Когда Темшянис торжественно вступил в зал, его работники были уже раскалены докрасна.

— Попиваете? — по-отечески спросил он.

— Да уж верно, не молимся! — осмелев, сыпанули подчиненные. — Ведь такой юбилей.

— А вам случайно не приходилось слышать, что алкоголь вреден для здоровья?

— Приходилось, товарищ Тешмянис, слышали! Да теперь уж такая оказия...

— А если бы по такому случаю, скажем, освоить фруктовый сок?

— Пробовали, ничего не выходит. Скучища. Садитесь, товарищ начальник, выпьем вместе.

— Разве вот пива...

Тешмянис сел. Но тут на него неожиданно со всей тяжестью снова навалилась задумчивость: «К черту, придумать бы что-нибудь, вот было бы хорошо...» И он сказал:

— Так, значит, закусываем?

— Совершенно правильно, товарищ Тешмянис! Пожалуйста, закусите и вы.

В голове Тешмяниса мелькнула какая-то весьма оригинальная мысль, и он едва не раскрыл рот, чтобы выразить ее словами, но голова вдруг вновь опустела. К счастью, в этот момент кто-то предложил закурить и тем самым выручил начальника из беды.

— Покуриваете, стало быть? — промолвил он.

— Копченого в гробу червяки не берут!

— А знаете ли вы, что никотин — яд?

— Еще бы! Даже брошюры о вреде курения читали.

— Вот видите. Значит, сознательные, просвещенные. Могли бы, конечно, и не курить.

В это время в пиво Тешмяниса кто-то незаметно выплеснул рюмку водки. Начальник выпил и не поморщился, только подозрительно покосился на дно стакана. Потом, охваченный приятной волной, с минуту молчал. Но вскоре начал покрываться потом и засиял, как полная луна. В его глазах мелькнуло что-то похожее на мысль. Один, второй, третий раз. И он, сам того не ожидая, попросил слова. Подчиненные сразу поняли — Тешмяниса осенило вдохновение.

— Стало быть, веселимся? — начал он, но тотчас решительно махнул рукой. — Не это я хотел сказать, товарищи. Погоди, что же я хотел? А, вот. Мне, товарищи, пришла в голову одна мысль. Мило, приятно руководить вами, дорогие друзья, но не в этом суть дела. Вот и возникла у меня мысль... Хороший у нас коллектив, но позвольте спросить: что это, грубо говоря, за коллектив? Это, с позволения сказать, тля, микроскопическое насекомое! Семь человек! Где же тут масса? Где, спрашиваю я, та сила, которая нам требуется? Нет ее. Поэтому у меня, дорогие товарищи, и появилась мысль: нам нужно расширяться! Да, расширяться! И в будущем я со всей резкостью подниму вопрос об увеличении штатов. Таким образом, мы расширим поле деятельности и сможем подсчитывать не только несколько сот пар валенок, но и тысячи, десятки тысяч шапок! Да, мы с этим справимся, заверяю вас.

В этом месте речи сослуживцы сунули Тешмянису прямо в поднятую руку стакан пива напополам с водкой, который тот выпил, не обратив никакого внимания.

— Постой, погоди... — внезапно задумался Тешмянис. — Прошу тишины. А улучшать бытовые условия работников надо или не надо? Это моя святая обязанность. В будущем году откроем, товарищи, столовую! Нет, что там столовую! Кафе! Пить, как я вижу, вы все любите, а места, где можно повеселиться, у нас нет. Бродить по всяким закусочным-автоматам, говорю прямо, своим работникам я не позволю! Следовательно, товарищи, в будущем году откроем ресторан первого класса... Я поднимаю тост за то... за что я поднимаю тост? Я поднимаю тост за то, чтобы... чтоб было... Вот!

Тешмянис с успехом излагал далее свою программу, ему давно уже рукоплескали, кричали ура, и это чрезвычайно поощряло оратора. Мысль совершенно освободилась от пут повседневности — он весь пылал энергией и мудростью. От кафе-ресторана Тешмянис внезапно поднялся в космос, но тут же снова оказался на земле и стал блуждать по проторенным дорогам «рукодящей» мысли. В конце концов он со слезами на глазах поклялся открыть в учреждении для блага женщин салон мод, а для мужчин роскошную курительную комнату с бильярдом и шашками. Увидев, что сослуживцы сомневаются, он воскликнул:

— А что мне значит! Ноль. На благо трудового народа я охотно пожертвую жизнью!

Счетчики валенок, разумеется, ревели от энтузиазма. Одна только уборщица скептически смотрела на щедроты Тешмяниса (уже который год ей не удосуживались купить новую щетку), но и она поддалась общему настроению, и глаза ее заблестели.

А Тешмянис говорил и говорил. Изъяснялся он до тех пор, пока веселящиеся вовсе позабыли, о чем он говорит, и перестали его слушать. Однако, когда начальник неожиданно замолк, все снова вспомнили о нем и насторожились. А потный Тешмянис безнадежно глазел на сослуживцев и не мог слова вымолвить. В голове его вновь зазвенела жуткая пустота.

Минутой тишины воспользовалась уборщица и напомнила, что надо бы обязательно купить новую щетку.

Глаза Тешмяниса заблестели, на виске выступила жилка, к нему вернулся дар речи.

— Так вы говорите щетку? Посмотрим. Словом, обсудим, подумаем...

И тут все поняли, что пока Тешмянис говорил, хмель из него совершенно улетучился.

Говорят, что он без этого жить не может. Как только увидит какую-либо значительную и почтенную особу или должностное лицо в форменном одеянии, так и начинается... Сперва он почует нежный, сладкий зуд в сердце, глаза его наполняются бескрайней томностью и покорностью, а шея и позвоночник становятся эластичными, как резина. Наступает головокружение и поднимается непреодолимое желание пасть на брюхо, ползти, пресмыкаться и хоть разок, хоть чуток лизнуть почетную ногу, а потом цепляться, лезть все выше и выше...