Когда же, к его удивлению, руль “линкольна” все же откликнулся и на скорости шестьдесят машина вошла в поворот, осыпав темный овраг гравием из-под визжащих колес, Клайв-младший, как ни странно, не почувствовал ничего, лишь облизнул припухшую нижнюю губу и с досадою обнаружил, что соленый привкус крови почти исчез. Но он прикусил ранку, едва зажившая кожа лопнула, как виноградина, и он снова ощутил на языке сладкий вкус крови.

За деревьями открылся просвет, и далеко внизу Клайв-младший увидел автостраду, убегавшую прямиком в сияние на западе. Такие виды открываются из иллюминатора самолета. Клайв-младший догадался, что это платная Пенсильванская автомагистраль и Питтсбург.

Он снова, уже без страха, почувствовал люфт руля – тот и слушался, и не слушался. Вот, значит, каково это – быть Салли, подумал Клайв-младший.

Судья Бартон Флэтт был человек нездоровый. Желтушные брыли, волосы выпали из-за химиотерапии, лишь один клок торчал на макушке. Флэтт сидел в кожаном кресле за широким дубовым столом, но беспрестанно ерзал, и было заметно, что ему неудобно. У судьи был вид человека, который героически борется с одолевающим его метеоризмом, и собравшиеся поглядывали на него с тревогой. Кроме больного судьи, в кабинете был окружной прокурор Сэтч Генри, начальник полиции Олли Куинн, полицейский Дуг Реймер в штатском и темных очках, красноглазый Уэрф – этот выглядел так, словно его одевали, пока он лежал в постели, – и, разумеется, Салли, в честь которого все собрались.

– Что ж, мальчики и девочки. – Судья Флэтт закрыл лежащую перед ним желтую картонную папку с отчетом полиции. – Давайте попробуем совершить акт правосудия в нашем маленьком городке.

– Ваша честь, нельзя ли, по крайней мере, сделать так, чтобы все сели? – спросил начальник полиции Куинн.

Перед столом судьи полукругом расставили пять складных стульев, и четыре из них были заняты, кроме стула Салли. Он, прихрамывая, расхаживал вдоль стеллажей с книгами у дальней стены. Колено его пульсировало в ритме духового оркестра, и он решил помаршировать.

– Мистер Салливан, – обратился к нему судья Флэтт, – вам удобнее стоять или сидеть?

– Сейчас – стоять, – ответил Салли и добавил, спохватившись: – Ваша честь.

– Он не стоит, он ходит туда-сюда, – заметил начальник полиции.

Судья Флэтт поерзал в кресле, и остальные присутствующие откинулись на спинки стульев, точно от удара.

– Я, может, тоже к нему присоединюсь еще до того, как мы закончим.

– Меня это нервирует, только и всего, – пояснил начальник полиции и настороженно оглянулся через плечо на Салли.

– Тебя, Олли, нервируют все, кто еще в тюрьме, – парировал судья. – Из-за таких, как ты, полицейских считают фашистами. – И добавил, обращаясь к Салли: – Мистер Салливан, идите в тот конец кабинета. А то наш начальник полиции боится, что вы подкрадетесь и наброситесь на него.

– Ваша честь, – Сэтч Генри поднял руку, как примерный ученик начальной школы, – если вам нездоровится, мы можем перенести…

– Нет, мы покончим с этим сейчас, – перебил его судья Флэтт. – Мистер Салливан уже провел один праздник за решеткой, и вряд ли через неделю я буду с большей охотой рассматривать его дело. Если, конечно, вы не предлагаете перенести нашу встречу на месяц, тогда я выйду на пенсию и дело передадут другому судье, который вам больше по нраву.

– Я не это имел в виду, ваша честь! – выпалил Генри.

– Хорошо, – ответил судья, – тогда давайте продолжим.

Уэрф, не сказавший ни слова с тех самых пор, как вошел в кабинет судьи, со слабой улыбкой рассматривал свои ногти. Полчаса назад они с Салли наскоро посовещались, Уэрф объяснил, чего, по его мнению, следует ожидать. “Если все сложится как я думаю, мне толком и говорить не придется (“Как всегда”, – вставил Салли), и я не хочу, чтобы ты открывал рот, если, конечно, к тебе не обратятся напрямую. Запомни одно: что бы ни случилось, то, что нас позвали к судье в кабинет, уже добрый знак. Сэтч Генри это знает и весь извелся. И если мы не облажаемся, все будет по-нашему”.

Салли не был в этом настолько уверен. За последние два года они с Уэрфом побывали не на одном судебном процессе, и ни один из них не решился в пользу Салли. Однако он признавал, что начало, по крайней мере, многообещающее. Уэрф сказал, что между судьей и окружным прокурором давняя неприязнь, и Салли решил – пожалуй, так и есть, все знали острый язык судьи Флэтта и его любовь к демократии. Вдруг Уэрф в кои-то веки прав? Ведь угадывал же он иногда вердикты в “Народном суде”, почему бы ему не угадать, чем, черт его побери, кончится теперешнее судебное разбирательство?

Судья Флэтт указательным пальцем подвинул по столу в направлении Сэтча Генри желтую папку с отчетами полиции.

– Что ж, Сэтч, я хочу, чтобы ты говорил мне правду, всю правду и ничего, кроме правды. Ты действительно хочешь привлечь мистера Салливана к ответственности по этим обвинениям, довести дело до суда и потратить уйму денег налогоплательщиков?

Сэтч Генри побагровел.

– Ваша честь, насколько мне известно, есть прецеденты, когда нападавших на полицейских судили и признавали виновными. Мистер Салливан неоднократно вел себя агрессивно. Он сломал нос полицейскому, у Реймера из-за него сотрясение мозга. Сними очки, Дуг.