Еще сильнее его тревожило то, что настроение у него испортилось почти сразу же после того, как Реймер доломал кофейный автомат, когда Салли поднял глаза и увидел, что на пороге холла стоят его сын и внук. Всякий раз при взгляде на Питера у Салли смутно сосало под ложечкой из-за чувства долга, и отдать этот долг было тем труднее, что у Салли не было средств. Появление внука лишь увеличило этот долг, напомнило о том, что Салли так и не расплатился и проценты растут. Чем больше он думал о том, сколько задолжал Питеру, тем сильнее отчаивался определить, в чем именно заключался долг, хотя желание дать что-то сыну становилось при этом лишь явственнее и неотвязнее. И оттого что Салли легкомысленно купил внуку колу в одиннадцать часов утра, долг никуда не делся, как и замечание Питера: что бы Салли тебе ни дал, это непременно окажется не тем, что сейчас нужно.

В довершение всего Питер словно задался целью увеличить сумму долга. Сын оказался первоклассным работником и ухитрился не испортить ни одно из многочисленных дел Салли, когда тот выпал из игры. Правда, Питер работал с таким лицом, будто хотел показать (хоть прямо и не говорил), что занимается этим против своей воли, однако дела все-таки делал, причем куда быстрее и эффективнее, чем удалось бы Салли. И везти ему начало – Салли это сознавал – отчасти из-за Питера. Если Салли удастся выбраться из той ямы, в которой он очутился, то в основном благодаря Питеру, тогда как сам Салли бессилен был помочь сыну во множестве его трудностей: брак распался, сын лишился не только работы, но и профессии, и надежды на обеспеченное будущее. Салли взял сына помощником и тем самым поссорился с Верой – та советовала Питеру искать новую работу преподавателем в колледже и не якшаться с Доном Салливаном, этой ходячей катастрофой. И кто ее упрекнет?

Но самое главное – вряд ли гордость позволит Салли смириться с тем, что Питер, тот самый сын, о чьем существовании Салли позволял себе не вспоминать месяцами, окажется его спасителем. Если бы Салли нравилось, каким вырос его сын, быть может, он относился бы к этому иначе. Порой Салли думал, что научится любить Питера, иногда ему даже казалось, что он уже его любит. Но чувства к сыну отличались от той симпатии, которую Салли питал к Уэрфу, Рут, мисс Берил и даже Рубу. Эти чувства были даже слабее, чем смесь нежности и раздражения, которую вызывал у него Карл Робак. Как ни странно, они были ближе к тем чувствам, которые Салли питал к Тоби; он не сумел бы их выразить и чувствовал себя дурак дураком, от них сосало под ложечкой, они словно предупреждали – быть может, по той же причине: держись подальше, ты этого не получишь, тебе этого не дадут, ты не вправе рассчитывать ни на молодую красавицу, ни на сына, ты этого не заслужил. Салли не особо смущало, что Питер никак не забудет обиды. Это он мог понять. Салли и сам не собирался забывать отцу обиды, куда более многочисленные, а потому и не ждал, что Питер простит его самого. Тогда чего же он ждал?

Может быть, Салли просто хотелось, чтобы Питер чуть больше походил на него. Правда, Питер трудолюбив, он, пожалуй, способнее отца, терпеливее, понятливее и спокойнее. Но все эти достоинства перечеркивал тот факт, что сын явно ждал награды за добросовестную работу, – наивное убеждение, внушенное Верой. В школе Питер прилежно учился, получал хорошие отметки и на основании этого рассчитывал получить хорошую работу, хорошее жалованье и страховку. Он был компетентным преподавателем и явно ждал уважения и повышения по службе. А не получив, стал жалеть себя – еще один Верин талант. Праведный гнев и жалость к себе всегда были ее сильными сторонами.

Как бы Салли ни презирал отца, оба признавали – пусть негласно, – что Салли пошел в Большого Джима, что яблоко упало не так уж и далеко от яблони. Старик понимал и принимал презрение сына, как осознавал и степень ненависти Салли к самому себе. За последние двадцать лет жизни Большого Джима они виделись от силы раз десять, и в каждый из этих случаев между ними что-то происходило, Салли этого не отрицал. Он замечал, что старик смотрит на него так, словно хочет сказать: “Я знаю тебя, приятель, знаю тебя лучше, чем ты сам себя знаешь”. Салли всегда отворачивался от ухмылки отца, от той правды, которая в ней заключалась. Быть может, этого Салли и хотел от Питера: более уверенного ощущения, что тот его сын, что яблоко упало не так уж и далеко от яблони. За исключением редких случаев – как в тот вечер, когда Салли сел в тюрьму, а перед этим они с Питером и Уэрфом пили пиво в “Лошади”, – ему казалось, что яблоко упало с холма и укатилось в соседний округ; вот почему Салли симпатизировал Питеру не больше, чем бывшей жене, которая сделала сына таким, одна, без чьей-либо помощи.

Салли сидел на батарее, слушал, как в соседней комнате Питер негромко разговаривает с Уиллом, голоса их эхом разносились в пустоте, слов толком не разобрать. Возможно, это и раздражало Салли едва ли не больше всего – сын всегда общался с Уиллом шепотом, будто бы самые заурядные их разговоры не предназначались для ушей Салли, будто бы он не заслужил права участвовать в них. Уэрф тоже прислушивался к приглушенному бормотанию и, казалось, понимал чувства Салли.

– Черные мысли. – Уэрф ухмыльнулся. – Тебя сегодня преследуют черные мысли.

Отрицать это было бессмысленно, и Салли не стал отпираться.

– Ну так что, – спросил Питер, когда они с Уиллом вернулись в гостиную, – ты снимешь эту квартиру?

– Мой адвокат считает, что мне следует это сделать, – ответил Салли.

– То есть он этого не сделает, – пояснил Уэрф. – Он никогда не слушается моих советов.

– Если не хочешь ты, тогда ее сниму я, – сказал Питер.

Салли даже обрадовался.

– Окей, – ответил он, гадая, утолит ли этот жест потребность дать что-нибудь сыну. – Снимай. Тебе она все равно больше подходит.

– Хорошо, – согласился Питер. – Спасибо.

– Я так понимаю, это значит, что ты решил остаться на какое-то время, – осмелился уточнить Салли.

Питер кивнул.

– Я согласился вести вечерние занятия в колледже Шуйлера, – сообщил он.

– Окей, – одобрил Салли, впечатленный тем, что сын съездил в колледж и его приняли на работу. – Там не так уж плохо.

– Именно это мне и сказал завкафедрой. “Здесь не так плохо, как кажется”, слово в слово.

– Надо же с чего-то начинать. – Салли пожал плечами, надеясь подбодрить сына.