Вскрикнув от боли, юноша запрыгал на одной ноге. Шок вывел его из тягостных раздумий. В конце концов, фальшивомонетчик заслужил наказание: все было по закону. Но сколько стоит увидеть еще один восход? Точно дороже, чем хорошее настроение судьи, уставшего после тяжелого дня. Ганнона ужасало то, как бытовая суета одного человека может повлиять на всю жизнь другого. Да что там повлиять… окончить ее.

Солнце окрасило море в желтый и багровый, а от касания небесного светила со Штормом то и дело появлялись яркие всполохи изумительных цветов. Юноша сжал кулак левой руки и сосредоточился на кольце. В прошлый раз он чуть не погиб, тогда осторожность в исследовании нового позволила спастись. Ганнон окинул взглядом опаленный бурый песок. В этот раз он делал все еще медленнее, но не отступал от цели. Он поклялся себе, что не встретит новые напасти безоружным. Опасностям все равно, что ты закрылся в своем мирке, они не станут менее смертоносными.

Юноша закрыл веки и выровнял дыхание. В глазах сверкнула белая вспышка, когда он подошел к третьему шагу. Пергаменты, защищавшие его от голодного кольца тьмы, неохотно подчинялись приказу открыть брешь. Свет потек в окружающую пустоту и дальше – в жадную черноту. Ноющая боль – как будто от раскачивающегося зуба – отмечала края бреши, которую пытался расширить поток силы, устремившийся наружу. Ганнон открыл глаза и увидел слабое голубое пламя на своей руке. Он вновь обратился к внутреннему взору и с удивлением обнаружил себя в Дубильне, в комнате старшего инструктора. В видении он не сумел вовремя ухватиться за края проема и выпал из окна вслед за вывороченной из стены металлической решеткой. Юноша стряхнул морок и вернулся к прежней картине. Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, после чего позволил энергии выйти наружу.

Треск и запах обожженного песка ворвались в его мир на секунду раньше, чем он снова разрешил себе смотреть глазами. Пламя, вырвавшееся из ладони, ударило на пять шагов вперед, расколов камни и превратив песок в стекло. В этот раз огонь оказался еще сильнее. Значит, времени было в обрез. Рука уже начала бледнеть, а перед внутренним взором метались разгневанные листы. Собрать их было тяжелой задачей, в прошлый раз справиться удалось лишь чудом. Фляга, которую Ганнон держал в правой руке, открылась с гулким звуком, и он жадно приложился, ощутив смесь амброзии и помоев. Теперь юноша понимал, что именно чувствует его тело, а что – только разум.

Ясность ума в материальном мире отражалась замедлением всего и вся – в духовном. Впрочем, не всего. Его собственные мысли были все так же быстры. В своем видении он играючи собрал порхающие верительные грамоты и вернул их на положенные места. Кольцо тьмы перестало вытягивать свет его жизни, ему вновь оставалось довольствоваться лишь пылинками, медленно плывшими в черной пустоте.

Ганнон упал на песок и расхохотался. Он несколько раз сжал и расслабил руку. Все-таки сработало! Куда бы ни завел юношу этот путь, теперь у него на одно оружие больше. И отвар ракушек от пленного Аторца позволит им пользоваться. Послышался плеск весел — прибыли стражи покоев Коула, чтобы забрать собрата. Ганнон велел бросить якорь неподалеку и прийти за ним самим, как только станет слышен звук пламени. Кажется, привратники были рады, что им нашлось дело в отсутствие хозяина. Или тому, что Ганнон не умер на своей тренировке. Хотя юноша никогда не мог понять, что было у них на уме.

***

— Говорю тебе! — Иннар надавил на закрытые глаза и растирал их, пока не показались искры. Этот заключенный из береговых уже изрядно утомил ключника. Но он терпеливо продолжал гнуть свою линию: — Я его знаю с детства. Он, может, и замешан в чем-то, но уж точно не водится с нечистью.

— Так-то оно так, – не прекращая чавкать, проговорил пленник, навестить которого Иннара попросил Ганнон. Переубедить Аторца было так же непросто, как проплыть в Шторм, но от угощения он не отказывался. — Но откуда тебе знать-то?

— Да заметил бы за столько лет, — рассмеялся Иннар, подлив эля береговому.

— Что за водичку вы тут, богатеи, пьете? — Аторец отпил и сморщился, но все же осушил кружку за второй глоток. — Вместо эля, — закончил он, подавив отрыжку. После чего вернулся к разговору о нечистой силе. — Знать-то ты можешь его с детства, но откуда знать тебе, что его не подменили… ну с месяц назад, а?

Ключник только развел руками. Трудно доказывать, что кто-то не Молк. Дух, который мог притворяться кем угодно. Аторец тем временем принялся грызть куриную ногу, заставив Иннара поморщиться.

— Молчишь? То-то же! — с набитым ртом довольно проговорил береговой, жестикулируя рукой с куриной костью. — Потому что он – Молк, сам Молк, разбери его Б… — Аторец замолчал и принялся мрачно дожевывать мясо.

— Боги, с тобой бесполезно говорить. — Иннар встал и приготовился уходить.

— Не хочешь – не слушай. — Аторец замахал руками. — Я же по-доброму. Нутром чую, что ты человек хороший, наш. Смотри, чтобы самому не пропасть!

Иннар вышел из комнаты, дверь в которую тут же заперли стражники. Голова с левой стороны болела от разговора с этим голодранцем. Ключник шмыгнул носом. «И как этот не мерзнет, полуголый?» — успел подумать он, прежде чем увидел Ганнона, показавшегося из-за угла. «Точно вовремя», — поежился Иннар.

— Привет! — Ганнон излучал несвойственную ему жизнерадостность. «Хотя разве стал бы притворщик делать что-то необычное? Только если бы хотел, чтобы так и подумали, лишь бы отвести подозрения», — подумал Иннар и тут же тряхнул головой, пытаясь выгнать из нее бредни берегового. Ганнон тем временем продолжил: — Ты в порядке? Бледный немного.

— Да… — Иннар смог улыбнуться. — Утомил меня твой Аторец.

— Буйный? Или молчит?

— Ни то, ни другое. Говорит, и охотно, просто чушь всякую.