Новенький у нас недавно, а до него работал Синичкин, сейчас он служит во флоте. Синичкин — коренной уралец. Откуда у него любовь к морю взялась — диву даешься.

Бывало, печь правит после выпуска, а сам песенку про скалистые горы напевает. Ему и кличку дали «певец моря». Только не все он пел да мечтал; учился в морском клубе на курсах радистов и добился своего. После службы, я уверен, в мореходное училище поступит. Спать не будет, а любой конкурс выдержит…

Как-то все мы у Громова сидели и музицировали. Полонез Огинского разучивали: Громов на баяне, Иванов на мандолине, а я на гитаре такты отбивал. И никак мне партия первой гитары не давалась — то вступлю рано, то запоздаю, — все дело портил.

«Эх, — думаю, — Синичкина бы сюда! Мастер был до гитары…»

А теперь вместо него — новенький… Стоим однажды, курим. Смотрим, мастер Курилин ведет его. Сразу догадались, что к нам ведут — на других печах штат полный.

Новичок невысок ростом, крепыш. Идет степенно, даже осторожно, словно землю под собой каблуками ощупывает, а на печь и не глянет, хоть там и озеро огня, и первый раз посмотреть очень даже интересно.

Подвел его Курилин, представил: Новиков, зовут Иваном. Пожал он нам руки да так, что пальцы у меня хрустнули. Я было подумал, что хвастает силой, только вижу — не то в глазах. Грустные какие-то. Брови, точно вороньи крылья. Чем-то он мне медведя напомнил: тем ли, что с ноги на ногу при разговоре переминался, то ли силищей, но скорее всего угрюмостью.

Тут ему Курилин инструктаж по технике безопасности прочитал: куда, значит, ходить можно, а куда нельзя. А потом спросил:

— Очки-то в кладовой получил?

— Есть, — ответил новенький.

— Ну-ка, Иванов, приладь ему их, чтобы и он зрячим стал, у нас, брат, без синих очков, словно котенок слепой, ничего в печи не увидишь.

Снял новенький свою кепку, и ахнули мы. Лысый он, то есть не совсем, а стриженный под «нулевку». Осень уж глубокая, праздники на носу, а он без волос. Состригли. Где? Да известно — в тюрьме.

«Вот это да! — думаем. — Подсунули нам кого! И куда — в бригаду коммунистического труда!» Смотрим на новенького и молчим.

Я все ходил за новеньким и примечал, как он за дело берется. Вроде бы не ленится, не отвиливает ни от чего, но работает — через пень-колоду. И все казалось мне, что и лопату он не так держит, и кидает в печь не туда, все больше на порог. «Вот тебе, — думаю, — сила! Синичкин ростом куда меньше был, а как бросит, так через всю печь».

И почему-то вдруг я себя вспомнил, как только в мартен пришел. Хожу я по рабочей площадке, словно по горячим углям, к печи боюсь подойти, уж больно от нее огнем палит, пламя вот-вот пятки лизнет. Помню смена к концу шла, плавку доводили, когда ко мне первый подручный подошел и сказал озабоченно:

— Держи-ка ведро да сбегай быстро в лабораторию за углеродом! И поторапливайся, а то плавка на выпуске, а углерод весь ушел.

Я, ни слова не говоря, хвать ведро да со всех ног в лабораторию. Прибежал, говорю девчатам:

— Ну-ка, красавицы, выручайте: углероду насыпьте, да побольше.

Они глаза на меня вытаращили, рты пооткрывали и не шевельнутся, смотрят на меня, как на диво. Я им строже: дескать, шутить не время, сыпьте углерода и баста!

Тут они как грохнули все разом:

— Сейчас, — говорят, — насыплем. Тебе сколько?..

Позже-то я узнал, что углерод в металле составной элемент, его анализом химическим узнают. Вот какой я «сообразительный» новенький был! Вспомнил про это и к Новикову помягче стал относиться. То, другое объясню, он слушает внимательно. Что сделает — на меня посмотрит: правильно ли?

Однажды мы с ним шлак осаживали. Вообще-то, это не мое дело. Но Иванов болел. Шлак серым мусором осаживают. Набрал Иван здоровенную лопату, как кинет в чашу! Да воды в мусор, видать, перелил, она и ухнула, аж брызги во все стороны, еле убежали. Стоим смеемся, спецовки друг на друге тушим, а на взрыв Курилин прибежал. Налетел на Новикова и давай отчитывать:

— Накажу, обдеру, как липку! Себя спалите, а мне отвечать за вас… — И на меня: — Ты-то чего стоишь зубы скалишь?.. С нарушителями техники безопасности заодно, да?

А я готов был со смеху покатиться, как на новенького погляжу. Стоит такой растерянный, жалкий, глазами хлопает виновато.

…Утром выхожу из душевой и новенький тут как тут. Только сразу не узнал я его: штаны на нем рваные на коленях, рубаха до локтей. Взял его за рукав да назад, в душевую. Дал ему свою спецовку — у меня две про запас. «Ты что, — говорю, — дурья голова, надумал? Да тебя Курилин и на дух к печи не допустит в этой «робе».

Не стал я тут его расспрашивать, куда он дел свою спецовку. Вижу, ему и так не по себе. «Ладно, — думаю, — это никуда не уйдет, а вечером у Громова разберемся».

Мы, действительно, у Громова не только музицировали, а и деловые разговоры вели. Например, кто что в школе не поймет, за консультацией бежит к Громову. Он в институте учился. Иной раз случались консультации другого рода. Как-то Иванов на молодежном вечере выпил лишку, так мы его «проконсультировали», что век будет помнить!