Так вот. Зашел я вечером к Новикову в комнату, он живет в том же общежитии, что и я. Сначала про здоровье справился, о работе поговорил, потом предложил:

— Пойдем, Иван, к Громову в гости. У него сад свой и варенье малиновое очень вкусное. От простуды помогает.

А он мне:

— Ты мне про малину арапа не заправляй, я не простуженный. А пойти пойду. Вижу ведь, что волком на меня смотрите за спецовку эту. Продал ее я, факт.

Как зашли к Громову, тотчас догадался, что разговор серьезный будет. Громов его сразу так и спросил:

— Расскажи, Иван, куда спецовку дел. Продал, что ли?

— А то бабушке отослал?! Ясное дело, продал да пропил, — заерзал на стуле Иванов.

— Да не суйся ты со своими догадками, Пашка, — отмахнулся от него Громов. — Правда, что ли?

— Что пропил — нет. Вот они, деньги эти. — Новиков вытащил из кармана пиджака бланк денежного перевода и положил на стол.

Прочитал вслух: «Москва, Чистые пруды, Павлу Ивановичу Грибанову, двадцать пять рублей».

Мы переглянулись, а Иванов не утерпел, съехидничал:

— Это как же понимать надо? Родственник твой московский с голоду помирает или как?

— Никакой он не родственник. В вагоне познакомился, когда из тюрьмы возвращался, — строго ответил Новиков. — Может, выслушаете… — и, не дождавшись ответа, начал:

— Ехали мы в купе поезда Владивосток — Москва трое: одну сторону майор нестарый занимал, другую — я да старик. Майор, человек военный, все больше слушал и наблюдал. Старик же — покоя не давал. И еще портфель при нем был большущий, что хозяйская сумка. Что он вез в нем? Бумаги ли ценные, деньги? Только с ним он никогда не расставался. И такое любопытство он во мне этим портфелем зажег, что не стерпел я. Когда он билеты контролеру предъявлял, слазил я туда рукой. Щупаю — мешок. Я его мять. Чую — зерно, крупное. Я аж обрадовался, потому что мне его воровать не надо. И удивился: чего от людей хоронится?

— Эх ты, чудак! — сердито прервал его Иванов. — Он, может, агроном какой, новый сорт пшеницы вывел, а тебе только деньги бы.

— Ладно, ладно, — мирно произнес Новиков, — полюбопытствовать уж нельзя! Да деле и не в том. Уж больно агроном закусывать любил. Как станция, он курицу вареную волочет. Усядется в уголке около окна и ну ее косточки ломать… А мне этот хруст вроде ножа по сердцу, потому что деньги у меня на исходе были, и я только тульскими пряниками да чаем перебивался. Ладно билет бесплатный до места был.

На третий день проснулся рано. Старик спит, а майор, видать, уже умываться пошел: гимнастерка на чемодане развернута, чтоб, значит, не смялась. Слышал я, что табак голод перебивает, решил у майора папироску спросить, теперь уж все равно не уснуть. Вскоре тот пришел с полотенцем через плечо, поздоровался и спросил:

— Что ж ты, парень, умываться не идешь? Скоро город, стоять будем долго.

Хотел я его послать подальше со зла: не его печаль, что я не мытый! Глянул на майора и сдержался. Глаза у него серые, точно сталь на изломе, с искорками, виски еще русые, а чуб совсем седой. Смутился я, не стал артачиться, отправился умываться. Прихожу, а завтрак на столе разложен, и меня приглашают. Конечно, я воспротивился, мол, с утра аппетита не бывает, сыт со вчерашнего, а сам на стол и не смотрю. А он смеется:

— Знаю-знаю, как сыт…

Сел. За завтраком майор и спрашивает:

— Ты откуда?

— Срок отбывал, — отвечаю.

— Вижу, не слепой. Да не про то я. Дом-то твой где?

— Уральский я. В Магнитку еду.

— Ба, да мы с тобой земляки! Меня оттуда в армию призывали в войну. А брат остался там и по сей день сталь варит. Был я у него сразу после войны. Хотелось еще побывать, да все никак не выберусь… времени все не хватает.

— Приезжайте, приезжайте, — говорю. — У нас есть на что посмотреть. Магнитка не по дням, а по часам растет. Вы где там жили?

— В бараке на шестом участке.

— Э-э, товарищ, теперь такой город отгрохали на правом берегу Урала. По улице идешь, голову задирай повыше; дома сплошь пяти- и шестиэтажные. Из Ленинграда кто ни приедет, хвалит наш город.

— Ну, это ты уж хватил насчет Ленинграда!

— Приедете — сами убедитесь. А за три года, что меня не было, он, верно, еще краше стал.

Майор задумался, вынул папироску, глубоко затянулся и, глядя на меня, сказал:

— Это хорошо, что ты свой город любишь, хвалишь, в колонии его не забыл… Только как ты до него доберешься? Деньги-то у тебя есть?

Помолчал я. А он снова спрашивает:

— Кончатся, опять воровать будешь?

— Да уж не знаю. Там видно будет. Помирать с голоду тоже ведь никакого расчета нет.

— В том-то и дело, — майор приумолк, потер тыльной стороной ладони лоб.

— Ладно. Вот что я надумал. Не знаю, одобришь ли. Я тебе пятьдесят рублей взаймы дам, а ты, как на работу в Магнитке устроишься, с получки вышлешь. Договорились?

— Да вы что, товарищ майор. Да кто я вам? Если каждому встречному да поперечному…