Шрифт:
— Нет, нет, — ответила я. — В больнице больше я не буду работать. Я поступлю в институт.
Да… С той поры минуло ровно год. Весна в этом году ранняя, про снег уже все давно забыли… только карагачи вечно опаздывают: до сих пор голые, а впрочем, куда им спешить, стоять им зелеными до самого снега, до ноябрьских праздников.
Работаю сейчас на стройке, на той самой, где работал Петров. Стажируюсь на машиниста бурильной установки. Проект Петрова приняли.
По вечерам хожу в институт. Маленький Петров со мной, не могла я с ним расстаться, усыновила. Только фамилию я оставила ему отца — так лучше.
СТАЛЕВАРЫ
В дверь постучали. Девушка-почтальон с кирзовой сумкой через плечо подала мне с газетами письмо.
Я сразу узнал почерк моего закадычного дружка Котьки Слепухина, с которым мне довелось съесть не один пуд соли.
Котька извинялся, как мог, за долгое молчание и сообщал, что окончил наконец институт стали и при распределении упросил комиссию направить его в Магнитку, в родной мартеновский цех, где начинал когда-то подручным вместе со мной.
Еще Котька просил прощения за свое глупое поведение в Магнитогорске пять лет тому назад и даже называл себя дураком. Впрочем, он тут же приписывал, что дуракам диплом с отличием не дают.
На радостях я решил рассказать Котькину историю всем, так как в ней очень много поучительного для тех, у кого есть друзья.
Приехали мы с Котькой в Магнитогорск из деревни. Были мы односельчанами, дом против дома. У обоих унесла война отцов.
Кончили мы семилетку, и отправила моя мать нас на Магнитку к родственникам.
— Делать все равно здесь нечего, — говорила она, — езжайте-ка туда, в город. Время сейчас такое, не по богатству людей судят, а по учености…
Дядька встретил нас хорошо. Даже самовар электрический поставил в честь нашего приезда.
Сам был высок, нескладен, весь точно из углового железа сделан. Но чувствовалась сила в его пальцах и жилистых руках со вздутыми синими венами. Эту же силу подтверждал и голос: говорил громко, медленно, точно в груди у него что-то со скрежетом поворачивалось. Клялся, что сделает из нас сталеваров первой руки.
А через неделю он определил нас в ремесленное училище. Практику проходили в цехе. Вид огромных, чуть ли не с наше училище печей с языками пламени в середке, кранов, поднимающих одним махом ковши с металлом, свистки паровозов и звонки машин, сующих на огромном металлическом «бревне» коробки со «скрапом» в огонь, прямо-таки ошарашили нас с Котькой. Захотелось вдруг уйти в степь, в тишину, вдыхать без конца горький запах полыни, татарника — только бы не здесь.
Котька приходил с практики осунувшийся, усталый, ложился в ботинках на байковое одеяло и долго лежал, уставившись в потолок светлыми, бутылочного цвета глазами. Иногда он даже подбивал меня выбраться отсюда, а порой прямо без обиняков признавался:
— Сидели бы в деревне. Незачем было в это пекло соваться.
Однако мы не сбежали. Ведь дезертирами не родятся, а делаются, если не находят в работе интереса. А мы нашли.
Помню, стояли в канун Нового года на трамвайной остановке. Падал снег, белые толстые нити заштриховали улицы. Появился, наконец, наш трамвай с портретом сталевара, давшего к новогодней вахте пятьсот тонн металла сверх задания. Я не пойму, как Котька сквозь решетку снега успел так быстро узнать его.
— Погоди, Саша. Нашего Бобра куда повесили!
— Молодец, — ответил я. — Если бы все так работали, и трамваев больше бы наделали.
— Подумаешь, важность какая! Захочу и я так буду работать…
— Ишь, куда захотел. Кишка еще тонка.
Котька промолчал. Разговор на этом оборвался, и больше к нему не возвращались.
Шло время. Ремесленное училище мы окончили. Я сразу поступил в техникум — хотелось учиться.
К работе привыкли, понравилась. Не скрою, и мне хотелось поскорее научиться управлять мартеном, сталь варить. Да только Котька работал лучше, оно хоть и механизация кругом, а все же и силу иметь здесь не лишнее.
Котьку сразу заметили, уж очень ловко он с лопатой управлялся. Наберет полную магнезита, все пять килограммов будет, да как швырнет через всю печь под свод. Это в то время, когда мы еще только по откосам учились кидать.
Все у старых сталеваров повыспросил, все знал.
Однажды мне так и сказал:
— Поскорее бы сталеваром ставили. Я бы показал, кто я такой.
Вскоре ему и выпала «вакансия».
Освоившись с печью, Котька начал работать крепко. Плавки у него варились быстрее, чем у всех, и он стал лучшим сталеваром в цехе. А вскоре его чуб я увидел в нашей заводской многотиражке.