– Ты хочешь сказать, моя дочь назвала тебя в честь меня? – Я слышу в ее голосе незнакомые нотки. Она изо всех сил пытается понять, кто же я такая.

Еле удерживаюсь от смеха.

– Примерно так. – Я лукаво улыбаюсь. – Она думала…

Снизу доносится грохот.

Топот бегущих ног.

Тяжелое дыхание.

Я настораживаюсь, ищу, чем защититься.

– Биби-джан, отойди назад! – Я встаю перед ней в твердом намерении спасти ее от незваных гостей. Моего плеча касается что-то мягкое, и по телу снова разливается тепло.

– Нет нужды. – Она проходит мимо меня.

В парадную дверь врывается фигурка. Маленькая девочка в платье с рукавами-фонариками и с узором из подсолнухов.

– Это ты! – Глаза биби наполняются слезами. Малика бежит к ней, но останавливается на полпути.

Они кружат на месте, глядя друг на друга, но не решаясь соприкоснуться.

Почему?

Горизонт наливается розовым светом, и я понимаю, что через пару мгновений в окна ворвется яркое сияние зари. Биби-воспоминание – такое прозвище я ей придумала – печально улыбается, сверкнув белоснежными зубами. Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но получается скорее грустная усмешка. Она снова начинает напевать все ту же мелодию. «Свет сердца моего, танцуй. В мелодиях без тревог. В надеждах без печали». И только сейчас я понимаю, что песня звучит как колыбельная. «Для света мы поем». Она медленно исчезает из комнаты, кружась, и забирает с собой песню. «И до зари, мой свет, мы будем танцевать».

Малика медлит. Ее глаза, окутанные глубокими тенями, осторожно отдаляются на шаг от солнечного света, просочившегося на пол. Она чего-то ждет.

– Что такое? Чего ты хочешь? – спрашиваю я.

Солнце поднимается все выше и заливает лицо Малики теплыми лучами, подсвечивая ее силуэт. Она шепчет:

– Чтобы меня нашли, пока не поздно.

– Ты потерялась? – уточняю я. – Я должна тебя найти? Но где?

Вопросы остаются без ответа.

По пустому пространству там, где только что стояла Малика, разливается солнечный свет. Я остаюсь одна и внезапно обнаруживаю, что почти ничего не могу вспомнить.

Кроме одного-единственного слова, врезавшегося в мои плоть и кровь.

Потерялась.

Кажется, я только на миг закрыла глаза – и вдруг снова стою возле дома падара.

В льющихся с неба розово-золотых лучах тихонько проскальзываю внутрь. Запах варящегося кофе встречает меня, как добрый друг. Из комнаты падара доносится тихий плеск воды в душе.

В полном бессилии я каким-то чудом добираюсь до своего стола. Скидываю очки, массирую виски. За мной тянется след из мелких крупинок засохшей грязи. Падар рассердится, но мне не до этого, потому что перед глазами так и маячит недовольный взгляд Малики.

– Чтобы меня нашли, пока не поздно, – бормочу я и роняю голову на стол. Где? Как? Пытаюсь вспомнить, о чем говорила в Самнере биби-воспоминание, – может быть, в ее словах скрыт какой-нибудь намек. Но чем сильнее я стараюсь сосредоточиться на ней, тем больше подергивается дымкой вся эта ночь. Скоро она станет неотличима от сновидения.

Но я знаю, что это был не сон.

Знаю, почему биби явилась передо мной в том доме.

Чтобы выяснить правду.

Чтобы найти свою одиннадцатую дочь.

Падар удивленно ворчит:

– Почему тут везде гря…

Сворачивает в мою комнату, и я выпрямляюсь, как истукан. Перед глазами снова вспыхивают красно-синие огни, слышатся крики Сэма, я улепетываю с парковки. Пристыженно молчу.

Падар раздраженно откидывает со лба влажные волосы.

– Ты хоть понимаешь, что мне довелось пережить из-за тебя?

– Я могу все объяснить…

Падар перебивает коротким смешком:

– Объяснить? Твой дружок уже все отчетливо объяснил, когда мне пришлось подвозить его в квартал к твоей матери.

Зажмуриваюсь, потому что мне и вправду очень стыдно.

– Что сказал Сэм? Он…

– Мне плевать на все, что он говорил. А вот на что мне не плевать – на то, что моя дочь пропадает всю ночь неведомо где, творит неведомо что, угоняет мою машину, хотя у нее и прав-то нет! – Падар расхаживает взад-вперед по комнате, сжимая и разжимая кулаки, словно пытается держать себя в руках.

– Если не хочешь, чтобы я садилась за руль, не надо было меня учить, – вполголоса бормочу я.

– Что ты сказала?