Отшатываюсь, потому что не могу прогнать этот силуэт, не могу остановить цепочку кроваво-красных следов на снегу возле его ног, она, как змея, тянется ко мне. Оглянувшись, взвизгиваю, потому что вместо Сэма вижу Малику. Она кричит на меня, и ее маленькое лицо покрывается пятнами.

И я просыпаюсь.

В темноту моей комнаты впиваются острые щепки солнечного света. В голове будто вата. С тихим стоном скидываю свое темно-бордовое одеяло и спускаю ноги с кровати. Они повисают, не доставая до пола. К коже прилип запах геля для душа «Олд Спайс».

Что это?

– Еще рано. Можешь поспать еще немного, пока люди не начнут просыпаться. – В дверях маячит Сэм, подпирая плечом беленый косяк. Его лицо совершенно убитое.

– Что ты тут де…

Опускаю глаза. На мне темно-красная фланелевая пижама, подаренная Сэму на Рождество несколько лет назад. Запах «Олд Спайса» исходит от меня, от моих еще влажных волос. И тут до меня доходит. Я не дома. Я в его комнате. Из окна льется дневной свет. А это значит…

– Черт! – Я вскакиваю с его кровати, чуть не раздавив наушники, небрежно брошенные на ковре. Меня не было всю ночь. Мадар меня убьет. – Черт. Черт. Черт.

– Еще только семь утра. Я все равно не дал бы тебе долго спать. – Сэм стоит в дверях, выставив ладони, словно я кошка, которую он боится напугать. – Можешь еще немного отдохнуть.

– Почему я вообще здесь? – взвизгиваю я. Это выходит за все рамки пристойности. Пытаюсь протиснуться мимо плеча Сэма. Задеваю коленом дверной косяк, и на меня обрушиваются все воспоминания о прошлой ночи. По уши в смущении и страхе заново вижу, как ехала в Самнер, как вопила, как Сэм вломился в дверь. – Ох, погоди-ка…

Мы встречаемся взглядами.

Я замечаю у него в волосах вкрапления чего-то красного. Это от моего пореза на ноге? Отвожу глаза. Уголки его губ опускаются, некрасиво и грубо. Наконец он зажмуривается и произносит дрожащим голосом:

– Сара, нам надо поговорить. По-настоящему.

– Знаю, эта ночь прошла черт знает как, но со мной все хорошо. – Сердце колотится где-то в кончиках пальцев, норовит вырваться из-под моих боевых доспехов и умчаться в неведомую даль. – На самом деле меня просто очень напугало…

– Хватит уклоняться, – говорит Сэм. – Сара, пора прекратить врать. Ночью было не черт знает что, а откровенный ужас. – Я впервые замечаю синяки у него под глазами. – И я не единственный, кто боится за тебя. Твоим двоюродным братьям тоже страшно. Нам всем.

– Моим двоюродным братьям? – Отшатываюсь к лестнице. – А с чего ты вообще с ними разговорился?

– Ты же знаешь, мы с близнецами по выходным играем во флаг-футбол. Но дело не в этом. – Он постукивает ладонями по локтям. – С тобой уже давно творится что-то неладное. А я просто ждал, пока тебе станет лучше, но…

Его голос ломается, и в тот же миг у меня обрывается сердце.

Он протягивает руку, и я отступаю еще на шаг.

– Видела бы ты, Сара, какой я тебя нашел ночью. Это было… – Меня обжигает его встревоженный взгляд. – Если бы с тобой что-то случилось, я бы никогда себе не простил.

– Сэм, ничего со мной не случится.

– Как я могу поверить, если ты со мной не разговариваешь?

– Не знаю. Просто поверь, и все.

Мы впиваемся друг в друга глазами, ждем, кто первый уступит. И чем дольше я выдерживаю его взгляд, тем сильнее тону в этих расслабляющих волнах, в бесконечном океане его глаз. Передо мной проплывают тысячи наших общих воспоминаний, обо мне и о нем, и о той ночи, когда все погибло, и о множестве других ночей, о которых я помалкиваю вот уже полтора года.

– Маттин верно сказал. Тебе надо с кем-нибудь поговорить. Если не со мной, то с кем угодно еще. Сара, впусти нас к себе в душу, – едва ли не умоляет Сэм. – Потому что когда я увидел тебя в том доме вчера вечером, после того как пришли бумаги о разводе, то сразу решил, что надо остаться с тобой. Понимал, что между тобой и твоим отцом что-то происходит. Но между нами все было так странно, и я не знал, как поступить, не знал, хочешь ли ты вообще видеть меня.

– Но если это так трудно, почему ты не оставляешь попыток? – спрашиваю я. – Может быть, Вселенная намекает тебе сдаться.

– Потому что, вопреки твоему мнению, совсем не обязательно строить из себя мученицу. Незачем взваливать на себя вину и за вчерашний день, и за прошлый год – за все что угодно, – говорит он. – И я не оставлю попыток доказать тебе это.

– Я не взваливаю на себя вину, – тихо отвечаю я.

– Тогда скажи мне, что я ошибаюсь, что ты отталкиваешь меня не потому, что я видел тебя той ночью, скажи, что наша дружба гибнет не из-за этого.

Наступает тяжелое молчание.

У меня глубоко внутри что-то с хрустом ломается.