Нолан не радуется моим победам и не говорит, что я молодец. Он лишь кивает один-единственный раз, будто в каждой моей победе нет ничего удивительного, а его вера в меня такая же непоколебимая, как огромный валун. Словно в моей удачной игре не больше удивительного, чем в солнце, которое вовремя заходит за горизонт.

Подобное давление, по идее, должно быть невыносимым. Но мне приятно, что игрок такого высокого уровня настолько во мне уверен, и это раздражает куда сильнее. Именно поэтому я делаю то, что умею лучше всего: стараюсь об этом не думать.

Это не так уж сложно. Торонто – прекрасный город, и на турнире веселая атмосфера: всюду рюкзаки, игроки сидят на полу и едят домашние бутерброды, внезапные встречи со старыми знакомыми между турами оборачиваются объятиями и радостными возгласами. Здесь царит дух молодости и не чувствуется напряжения. Похоже на школьную поездку – только вместо музеев шахматы. В своих джинсах скинни и свитере оверсайз я не чувствую себя белой вороной.

– Только не будь слишком самоуверенной. До этого нам очень везло, – говорит мне Эмиль, когда мы возвращаемся в отель в конце первого дня.

Нолан несет Тану на спине, потому что она потребовала: «Прокати меня, Нолан!»

– Мы еще не столкнулись с самыми сильными командами, – добавляет Эмиль.

– Это какие?

– Китай, Индия, Россия. Ну, и еще штук двенадцать.

– Кстати, кто сейчас чемпион?

– Германия. Но Кох уже в Москве, так что в этом году у них нет особенного преимущества.

– Вот почему на Северо-Американском континенте теперь легче дышится, – бормочет Нолан.

– Твой менеджер до сих пор злится, что ты решил сюда поехать? – спрашивает Эмиль.

– Понятия не имею, я перестал отвечать на ее звонки, – Нолан пожимает плечами.

Тану хихикает и спрашивает:

– Помнишь, много лет назад ты толкнул Коха и затем врезал ему, а он начал звать маму?

– Одно из моих самых драгоценных воспоминаний.

– Слезы. Паника. На сто процентов стоит того штрафа, который ФИДЕ тебе потом влепила.

– Затем ты вообще его ударил? – спрашиваю я, хотя на ум приходит миллион причин.

– Уже не помню, – слишком беззаботно бормочет Нолан.

– Он болтал о твоем отце, – говорит Тану. – Как обычно.

– А, да, – челюсть Нолана напрягается. – Придурку нравится чесать языком о вещах, в которых он ничего не смыслит.

Мы останавливаемся в хостеле: четыре отдельные спальни с общей гостиной и ванной. Прошлой ночью я задавалась вопросом, что Нолан, мистер «пятьдесят тысяч долларов – ничто для меня», думал об этих хоромах. Но если его что-то и не устраивало, то он ничего не сказал. Прошлым вечером я рано пошла спать и еще долго слушала, как остальные о чем-то болтали – голоса мягкие, почти интимные, – чувствуя, что немного завидую. Я написала Истон («Как жизнь? Выблевываешь внутренности в унитаз?») и начала листать ее страничку в тиктоке в ожидании ответа, который так и не пришел.

Она занята. Все в порядке.

После первого дня соревнований от усталости я вырубилась на диване, не дождавшись ужина и не позвонив домой. Это был сон без сновидений, в каком-то смысле счастливый сон. По ощущениям – как будто слоны и ладьи мягко скользили по огромной шахматной доске.

Проснулась я в своей кровати, укрытая одеялом и все еще во вчерашней одежде. Кто-то снял с меня обувь, поставил телефон на зарядку и принес на прикроватный столик стакан воды. Кто-то обо мне позаботился.

Я не спрашивала, кто именно.

Второй день похож на первый. Утром мы выигрываем все свои партии – за исключением Эмиля, который проигрывает игроку из Сьерра-Леоне.

– Испортил нашу череду побед, засранец, – мягко выговаривает ему Нолан, поедая путин [35] .

Эмиль кидает в него картофелину, и Нолан успешно уклоняется. Тану кивает:

– Говорила же, что нам нужно взять с собой того, кто знает толк в рокировках.

А вот она уклониться не успевает.

Нолан указывает на меня подбородком:

– Твоя очередь, Мэллори.

– Моя очередь?

– Унизить Эмиля. Это традиция.

– Ладно. – Я прожевываю кусочек сыра, затем чешу нос. – Эмиль, это было… очень плохо?

Нолан трясет головой:

– Жалкая попытка.

– Серьезно, Мэл? – разочарованно спрашивает Тану. – Это все, на что ты способна?

– По-моему, очевидно, что Мэл так же хорошо меня унизила, как я сыграл со Сьерра-Леоне.

– У нее другие таланты, – говорит Нолан, и наши взгляды пересекаются. – Например, она отлично рисует морских свинок.