– Доброе утро! – улыбается она, сидя за столом. – Это не ты украла радужный бейгл Делроя? Он очень расстроился.

– Не-а. Я только пришла.

– Оу. Что ж, чем могу помочь?

Я прокашливаюсь. Ну, поехали.

– Не могла бы ты сообщить Эмилю, что я с радостью поучаствую в Олимпиаде?

Присутствие Нолана я чувствую до того, как вижу его.

Сначала борюсь со своей спортивной сумкой, пытаясь водрузить ее на багажную ленту аэропорта Ла-Гуардия и задаваясь вопросом, почему семейство Гринлиф не догадалось инвестировать во что-то, у чего есть колеса (или хотя бы в гантели, чтобы я смогла подкачать свои хилые ручонки). Потом кто-то забирает у меня неподъемный баул и с легкостью ставит на ленту.

Я оборачиваюсь, но мое тело уже знает, кто это, будто атомы вибрируют на другой частоте в его присутствии. Вполне возможно, Нолан радиоактивен.

– Привет, Мэллори, – говорит он. На нем солнцезащитные очки и темная рубашка, но все остальное мне более чем знакомо: голос, рост, полное отсутствие улыбки.

Он слишком хорошо выглядит.

Ему бы не помешала парочка прыщей или какая-нибудь бородавка, чтобы лицо перестало выглядеть таким идеальным.

– Привет, – протягиваю я.

В последний раз мы виделись больше двух месяцев назад. Два месяца бесконечных шахмат. Я спорила с сестрами, возила маму к врачу, а затем вновь возвращалась к шахматам. Оз смотрел на меня с ненавистью, я перестала проверять «Тиндер» и вновь шахматы, шахматы, шахматы. Я победила в Открытом чемпионате Нашвилла и еще в одном онлайн-турнире. Пока без единого поражения, хотя мой рейтинг всего лишь чуть меньше двух тысяч. В моей голове без остановки работает маленький механизм, который только и делает, что переставляет фигуры, анализирует пешечную структуру и шахматную теорию.

– Ты что… куда-то летишь? – спрашиваю я хрипло, когда пауза затягивается. Надеюсь, я не заболею прямо перед Олимпиадой.

Уголок его губы дергается.

– Аэропорты обычно именно для этого и предназначены.

Я ощетиниваюсь, пытаясь вспомнить, как правильно дышать.

– Ты вполне мог только что прилететь. Или приехал кого-то встретить. Или ты как Том Хэнкс в том фильме, где он жил в терминале, потому что у него были проблемы с документами. – Я прочищаю горло. – Так куда летишь?

Нолан наклоняет голову:

– Ты серьезно?

В смысле серьезно?

– Ты летишь на турнир в Россию?

– Ты до сих пор не поняла?

– Что я должна была…

– Гринлиф, – возникший из ниоткуда Эмиль Карим обнимает меня так, словно я его давно потерянная сестра.

Рядом с ним девушка, похожая на супермодель, которая прилетела на Неделю моды. Подождите, кажется, я ее знаю. Она была в Филадельфии – девушка Нолана, та, которую он обнимал. Не могу ничего сказать про те объятия, но меня она тоже обнимает так, будто нашла сестру спустя годы поисков.

– Мэллори, я так счастлива, что ты с нами в команде! Не могу поверить, что смогу поговорить с кем-то о чем-то, кроме фэнтези-футбола. Постой, ты, случайно, не фанатка фэнтези-футбола?

От нее потрясающе пахнет. Похоже на лаванду.

– Я… не знаю, что это такое.

– Фух.

– Гринлиф, это Тану Гоэль. Она тоже не знает, что такое фэнтези-футбол, – говорит Эмиль. – И конечно, ты знакома с Ноланом. Ты размазала его по стенке этим летом.

Краем глаза смотрю на Нолана. Кажется, его этот факт совсем не задевает – даже наоборот. Меня это, признаться, подбешивает. Я хочу быть такой же занозой в его заднице, какая он – в моей. Хочу, чтобы ему тоже снились мои дурацкие глаза.

– Вы, ребята, знакомы? – спрашиваю я, переводя взгляд с Нолана на Эмиля.

– К сожалению, – произносят они одновременно и обмениваются долгими, понимающими взглядами.

Только тогда до меня доходит.

Нолан в команде.

Нолан летит в Торонто.

С нами.

Чтобы сыграть в шахматы.

На Олимпиаде.

Эмиль ничего мне не сказал, потому что я не спрашивала. Мы общались, чтобы решить вопрос с перелетом и гостиницей, но я предполагала, что, кем бы ни оказался оставшийся член команды, я все равно о нем не слышала.

Ведь Дефне сказала мне, что все супергроссмейстеры обычно пропускают Олимпиаду и сразу едут на Турнир Пастернака.

Я настоящая идиотка.

Нервная идиотка, которая не может совладать со своим волнением во время досмотра и посадки. Меня не то чтобы легко смутить, но с этими тремя я чувствую себя лишней. Они милы со мной (за исключением Нолана, который ведет себя как обычно) и пытаются вовлечь в разговор (кроме Нолана, который, как обычно, почти не разговаривает). Видно, что за годы знакомства они изучили друг друга до мелочей. Некоторые шуточки понятны только им и скрыты за толстым слоем еще менее понятных отсылок. Их энергетика, приправленная здоровой дозой взаимных шутливых подколов, прекрасно сочетается друг с другом.