— Да уж… авторские гонорары, перечисляемые в Израиль, это так себе шуточка! — нервно хихикнул басист, потирая ладони.

— Вот-вот! — закивала Ирина, которую явно зацепила мысль стать зарегистрированным в ВУОАП автором, пусть даже таким странным путём. Она, несмотря на молодость и трепетный внешний вид, девушка достаточно хищная и цепкая, и своего, да и чужого, по возможности не упустит.

— А если… — нерешительно начала было Лера, поглядывая на меня виновато.

— А если, — перебиваю её, — то будет тем более всё равно.

— Если, — подчёркиваю голосом словцо, — это будет северный посёлок — снова, или колхоз, куда нас направят для исправления, то там, в тех реалиях, будет совершенно всё равно, что я официально зарегистрированный автор, и у меня есть как официальный доход, так и официальная возможность не работать, как творческой единице, признанной ВУОАП. Вкалывать придётся много и плохо, а получать — мало.

— Это да… — протянул гитарист, помрачнев лицом, — это они могут. Чего другого — это в очередь, а как мало и плохо, так это в нагрузку, и хрен откажешься…

Объяснять, кто такие «Они» не надо никому, и в этом — весь СССР! Когда с одной стороны — все как один ходят на демонстрации и гордятся страной, а стоит копнуть…

— Вам страховка будет, — поясняю свою идею, — на всякий разный случай.

— Да, — задумчиво кивнула Лера, — статью о тунеядстве ещё никто не отменял, а споткнуться при случае о какую-нибудь очередную кампанию властей, у нас на раз-два…

— Ну вот, — чувствую немного странное облегчение, — и договорились!

— Музыкант? — покосившись на меня, и особенно выразительно — на футляр с гитарой, поинтересовался водитель автобуса, закрывая створчатые двери. В глазах у него любопытство и чуть-чуть скуки, а ещё — усталости от долгого рабочего дня, потому что, кто бы что ни говорил, но работа водителем общественного транспорта, это совсем не мёд.

— Они нонче все музыканты! — бабка, восседающая на одном из передних сидений, непрошенной, как и подобает кондовой советской бабке, влезла в чужой разговор, — Кого ни спроси — так все эти, как их… твари с наличностью, што ле?

Выдав такой перл, бабка задумалась не на шутку — так, что её чуть не закоротило, и, по счастью, замолкла, не став подбирать другие эпитеты — не менее красочные, как я подозреваю. А может, и не по счастью… такое записывать надо!

Девушка, отхихикавшая в ладошку, судя по всему, полностью согласна со мной.

— Творческие личности? — давя смех, карабкающийся изнутри по тонкой шейке, поинтересовалась она, — Так, наверное? Да, бабушка?

— А… — выдала бабка, задумавшись и не сразу кивнув, не слишком, впрочем, уверенно.

— Вот-вот! — будто набравшись сил, продолжила она, обращаясь к товарке, сидящей на сидении напротив, — Только и могут, что за струны дёргать, да вопить, как кошаки в марте! Вот правильно девонька сказала — личности как есть!

Автобус по вечернему времени полупустой. Чертаново, это не край света, но край Москвы, и ехать вечером хоть сюда, а хоть и отсюда, желающих немного. Во всяком случае, не в то время, когда ещё чуть-чуть, и воздух начнёт сгущаться поздними летними сумерками.

— Так что, — перекрикивая шум двигателя, поинтересовался водитель, пока я кидал мелочь за проезд и вытягивал билетик, — умеешь? Или вон как бабушка сказала — личность? Га-га-га!

— Ну что, личность? — он подмигнул мне в зеркало, тронувшись с места, — сыграешь?

Девушка с тонкой шейкой улыбнулась мне, и… собственно, почему бы и не да?! Достав гитару, пробежался пальцами по струнам — играть я за последнее время научился очень достойно. Собственно, с таким количеством свободного времени и неудивительно…

— А давай эту, — оживился сильно нетрезвый, нестарый ещё мужик, — из кинофильма которая! Где этот… Рыбников и та учителка!

— Весна на Заречной улице, — подавшись вперёд, подсказал старичок в косовортке и стареньком пиджаке, помнящем как бы не времена Революции, — помню, мы тогда со старухой… кхе!

Он замолчал, чуть смутившись и еле заметно улыбаясь беззубо, а я, подхватив его настроение, заиграл, а потом (почему бы и не да?!) и запел.

— … хорошая молодёжь у нас в Союзе, — в спину сказал мне водитель, когда я выходил на своей остановке, — Хорошая!

Улыбка, чуть кривоватая, сама выползла на моё лицо, и, повернувшись, я помахал рукой ему и пассажирам, поехавшим дальше. Хорошая молодёжь, да…

— Да что за чёрт?! — остановившись перед перекопанной дорогой, я сплюнул зло, и, подавив желание закурить, прошёлся вдоль глубокой канавы, широким противотанковым зигзагом прочертившим натоптанную через пустырь дорогу, — Вот тебе и срезал…

Она здесь, как и, наверное, на всех почти стройках СССР, проложена не строителями, а жителями, вопреки всему и вся, потому что дороги, они прокладываются потом… и это «потом» длится порой и пять, и десять лет. Уже и школы построены, и детские садики, и давным-давно работают поликлиники, но счастливые жители нового микрорайона, используя доски, кирпичи и смекалку, годами пробираются по территории, напрочь разбитой тяжёлой строительной техникой.