Чувствовал, как пульсировала в висках кровь, и как постанывали мои натруженные мышцы: они выдержали два с половиной часа субботнего концерта и многочасовой ночной постельный марафон. Уже решил, что обойдусь сегодня без комплекса утренней зарядки. Понимал, что с физическими упражнениями на сегодня не закончил: лишь поставил их на паузу. Волкова прижимала щёку к моему плечу. Её волосы то и дело щекотали мне нос — я аккуратно убирал их со своего лица, наглаживал при этом Алинину голову. Ощущал, как Алинины пальцы скользили по моей груди. Отметил, что мой шестнадцатилетний организм всё ещё откликался на прикосновения женского тела. Сдерживал вновь пробудившееся желание. Слушал урчание своего живота и тихий голос Волковой.

Алина рассказывала о своём детстве, о маме и об отце, которого едва помнила. Призналась, что скучает по жизни в столице. Говорила о своей Москве — совсем не о том городе, какой знал и помнил я. Рассказывала мне о поэзии, о своих выступлениях на поэтических вечерах. Описывала путешествие по Европе и свои детские впечатления от заграничной жизни. Вновь пересказала мне хронику поездки на петрозаводский фестиваль. Описала мне свои ощущения от выступлений на сцене. Я отметил, что Алинины сценические впечатления мало походили на мои. На сцене Волкова не развлекалась, а работала. Словно вновь доказывала маме, что вправе быть царевной. Её слова о пении звучали буднично и скучно, будто Алина рассуждала об алгебре или о геометрии.

После воспоминаний о выступлениях на сцене Волкова перешла к фантазиям о будущем. Не о нашем с нею совместном будущем — об учёбе в институте. Поинтересовалась, не хочу ли и я поступить в Литературный институт. Приподняла голову, когда услышала: «Что я там забыл?» Заверила, что я пишу замечательный роман. Сказала: она не сомневается, что я с лёгкостью получу на свою творческую работу три положительные рецензии преподавателей института, нужные для допуска к собеседованию. Сообщила, что её бабушка уже подготовила для отправки в институт лучшие Алинины стихи. Предложила и мне выслать отпечатанные на машинке главы романа для рассмотрения приёмной комиссией Литературного института. Но я в ответ улыбнулся и покачал головой.

Сделал сегодня паузу в работе над рукописью — пошёл на сделку с совестью.

Потому что выбрался из постели засветло. А днём не оставил Алину один на один со своей мамой. Волкова выполнила обещание: явилась в воскресенье ко мне в гости. Пришла с приношением — принесла купленную в Петрозаводске бутылку «Карельского бальзама». Мама приняла подарок, полюбовалась красивой бутылкой, спрятала её в шкаф (обронила, что откроет бальзам на Новый год — если «будет настроение»).

Поначалу моя мама выглядела хмурой, неразговорчивой и будто обиженной моим ночным загулом. Она встретила нас в прихожей неприветливым взглядом. Но Волкова будто не заметила её хмурый вид. Ответила ей счастливой улыбкой. И целый час упорно не обращала внимания на мамину мрачность. Алина сегодня даже мне показалась необычайно радостной и сияющей — на это обратила внимание и моя родительница.

Мама оттаяла, напоила нас чаем… с «парой капель» «Карельского бальзама». Она с искренним интересом внимала рассказам Волковой о фестивале. Выслушала спетые Алиной под гитару конкурсные песни. Вздыхала всякий раз, когда Алина вдруг замирала и пристально смотрела мне в глаза. Мне почудилось, что моя строгая мама разок смахнула слезу при виде счастливого взгляда Волковой. Она сегодня дважды обняла «невестку»!

Но мама не предложила, чтобы Алина осталась у нас до утра — будто пожалела мою юношескую психику.

— Волнуешься? — спросила Волкова.

Мы неторопливо шли по освещённой фонарями улице в направлении Алининого дома. Ветер утих, пока мы общались с моей мамой. С неба теперь валили снежные хлопья.

— Из-за чего? — спросил я.

Заметил, что в Алининых ресницах запутались пушистые кристаллики льда. Поправил очки. Смахнул замёрзшими кончиками пальцев растаявшие снежинки со своего лица.

— Завтра заседание школьного комитета комсомола, — сказала Волкова. — Забыл?

Я зевнул (не в первый раз с того момента, когда мы оставили маму наедине с телевизором) — сказывалась бессонная ночь. Улыбнулся. Покачал головой.

Сказал:

— Не забыл. Но и не думаю об этом. Было бы из-за чего волноваться.

Снова прикрыл рот ладонью.

— Не пойду туда завтра, — сказал я. — Лучше поработаю над книгой.

Пожал плечами и сообщил:

— Из-за «подписки о неразглашении» мне нечего будет там говорить. Разберутся. Без меня.

Хмыкнул.

— Если исключат из комсомола, то сами мне об этом сообщат, — сказал я. — Кравцова так точно о таком событии всей школе растрезвонит.

Волкова встрепенулась. Остановилась, придержала меня за руку. Позади Алины светил фонарь — прятал лицо Волковой в тень, окружал её голову золотистым ореолом.

— Ваня! — сказала Волкова. — Так нельзя!

Она помотала головой — выглядывавшие из-под её шапки волосы заискрились.

— Почему? — спросил я.

Алина дёрнула меня за руку.