— Дай мне телефон и адрес, я буду звонить и писать.

Он подержал малыша, пока она искала средства и записывала данные. Потом он поцеловал Максимку и передал ей, а записку спрятал в карман на груди.

Потом Павел ушёл, бросив на них прощальный взгляд через дверной проём и стараясь удержать образ матери с младенцем на руках в памяти.

Через два часа он, вымытый и выбритый, сидел уже в плацкартном вагоне поезда Москва-Петербург и писал на коленях, забившись в угол сиденья и подняв на него согнутые ноги, первое письмо Лизе.

Полгода он слал ей письма, то тёплые и светлые, то тёмные и грязные, которые лучше вовсе не показывать потомкам, ибо стыдно. Вот одно из них:

«Приветствую тебя, моя великолепная, моя блистательная злючка!

Почему я тебя так величаю? Когда я встретил тебя, Лиза, ты была холодная, как мороженое. Я захотел растопить лёд. Прости меня за совершенно мерзкий поступок, который я совершил, чтобы познакомиться с тобой. Я сразу понял, что, если заговорю, чтобы я там ни придумал, ты пошлёшь меня восвояси. Впрочем, ты могла сделать это в любом случае. Но у меня было одно желание — изменить выражение твоего лица, и одна цель — поцеловать тебя. Ты была так зла на меня за этот поступок, такой ужасный, такой невежливый по отношению к тебе, моя прекрасная Лиза. Ты была настоящей злючкой. Ты была необыкновенной, ураганной, всколыхнувшей всё моё существо.

Грубость оказалась чудовищной, но чудотворной, ведь она позволила мне узнать тебя. У меня и в мыслях не было седлать тебя, как наш парусник седлал волны этим летом. Я просто хотел поцелуя, только поцелуя… А ты оказалась такой шальной бабой! (Прости мне это слово!) Ты мне устроила настоящее «голова-ноги», сальто-мортале и кульбит. Таких унижений я ещё не испытывал. Так что ты рассчиталась со мной сполна. И в тоже время ты позволила мне совершить восхождение на высоту твоей непорочности. Уж не знаю, каким ветром туда занесло Виктора. Нет. Это не я забрался на вершину, где восседала ты, это ты снизошла до меня. Теперь я это понимаю. Может быть, своей неучтивостью и нескромностью я этого заслужил? Если бы я блеял, как овца, пытаясь вызвать твоё расположение, ты бы, признайся, и прогнала бы меня, как овцу. И, надо заметить, была бы права.

Знала бы ты, как без тебя мне было худо! Но и с тобой… Ты можешь сломать меня, Лиза, но не должна этого делать. Ты не представляешь себе, как прочно ты владеешь мной. Гадко, противоестественно для меня в этом признаваться. Я и сопротивлялся чувствам, стараясь остаться свободным, освободиться от тебя. Я не мог позволить какой-то бабе (прости ещё раз) помыкать собой. Но ты прекрасная женщина, и выше моих сил отвергнуть тебя.

Я совершил ещё один дрянной поступок. Прошлым летом, когда я поступил в Академию и когда я, собрав всю волю в кулак, боролся с привыканием к тебе (ты — наркотик, Лиза), я овладел одной девицей. А у неё (впрочем, как и у тебя) был постоянный партнёр, слабак по натуре. Я увёл его девчонку у него из-под носа, просто попользовался ею (ужас!), и знал, что мне за это ничего не будет. И, действительно, сошло с рук.

Мне было самому тошно от этого, как будто соску отнял у младенца. И больше я не хотел повторить подобной мерзости. С любой из девочек, к которым, кстати, ты меня отсылала, я был бы нечестен. Они все доступны для меня и потому скучны. Смертной скукой скучны. Особенно после тебя. Целуя их, я бы лгал. И даже обмани я парочку ради личной выгоды, я не могу лгать себе, не хочу лгать тебе. Я не обманщик, Лиза, и не фантазёр. И моей фантазии в жизни бы не хватило, чтобы придумать такую женщину, как ты, Чайка.

Я делал ещё одну ужасную вещь, просто тогда я не знал, насколько она ужасна. Я проводил немало дней, а точнее — ночей — рядом, бок о бок, с человеком, виновным в смерти моего друга. Тогда он ещё ничего не сделал, и невозможно было подумать, что он так поступит. Я был в нём заинтересован. Мне даже казалось, он заслуживает уважения, признания и откровения. Теперь все мои прежние чувства сметены. Я по-настоящему растерян, пытаюсь осознать — как, зачем, за что? Порой мне хочется взять и придушить его, вырвать из его глотки последний неровный хрип. Потом я понимаю, ведь это ничего не даст. А что дальше? — спрашиваю я себя. Безысходность. Замкнутый круг. Умоляю, Лиза, вырви меня из этого порочного круга страшных мыслей! Твоя красота, твоя сила всё превозмогут. Я хочу служить тебе. Пусть я молод, но я достаточно крепок, чтобы ты могла на меня опереться. Я знаю, придётся стереть в кровь ладони в попытках удержать тебя, но прошу — дай мне шанс. Проверено — руки у меня сильные. Отныне я предельно откровенен с тобой. Я люблю тебя. Люблю Максимку. Впрочем, ты сама это знаешь.

Твой желторотый гад и мерзавец».

А спустя этот срок он приехал в Москву и увёз Лизу и Максимку в ветреный сопливый весенний Петербург.

Сидя на диване поздним вечером в маленькой уютной квартирке неподалёку от Финского залива, они будут иногда, то смеясь, то дуясь друг на друга, перечитывать эти письма. И Пашка, закалённый морем и северными ветрами, будет всё меньше и меньше краснеть за них. Лиза, набирая количество поклонников и популярность, будет петь в клубах и ресторанах северной столицы. Ну а Максюша, отданный на поруки, пока отец в рейсе, а мать на сцене, бабушке, бросившей школу и приехавшей в город на Неве ради внука, будет ходить сперва в садик, потом в школу, потом в институт, набивая собственные шишки и наступая всё на те же пресловутые грабли.

Павел будет ревновать Лизу, лезть из-за неё в бутылку, в драку, и нередко слышать за спиной, приходя на выступления: «Смотри-смотри, Чайкин морячок пожаловал». В конце концов они поженятся, хотя это ничего не изменит. Если бы он только знал, что на выступлениях почти каждую песню о любви она неустанно посвящает ему, может быть, он бы не так бесился.

* * *

«Александр Блок». Отстояв на приколе двадцать четыре года и послужив гостиницей, казино, развлекательным центром, теплоход 11 августа 2011 года своим ходом отбыл на судоверфь Братьев Нобель в Рыбинск, где был конвертован. В 2012 году вернулся в круизный флот под именем «Александр Грин». На его месте швартуется теперь плавучий ресторан «Чайка», на борту которого написано «Александр Блок».