Пашка мечтал ходить по морю вместе с ним, сплавляться по реке, вместе покорить какую-нибудь горную вершину и часто представлял их в одной связке, в одном сугробе, у одного костра. Так было и сейчас: Ванька улыбается ему откуда-то сверху, — не то с мачты, не то со скалы, — лицо всё залито солнечным светом, и расползшиеся в улыбке губы вовсе не кажутся чрезмерно большими и пухлыми.

Так, лучшими воспоминаниями, он потихоньку и отогрелся.

Пашка был опрокинут, когда немедленно прочёл телеграмму следователя, которую принесла ему тётка двадцать четвёртого августа! Так и сполз спиной по стене, на которую облокотился, и сидя на корточках долго перечитывал. Ему всё казалось, что кто-то сыграл с ним злую шутку. С этим ощущением он и приехал в Спиридоновку на похороны. И смог осознать, по крайней мере, увидеть глазами горькую правду, когда прощался с Ванькою у гроба. А Милка даже проститься не могла — сбежала, эко её скрутило! Следователь, молодец, пошёл её утешать, да так и не смог привести. Что поделаешь? Девчонка! Потом она всё же пришла с отцом. Конечно, обязательно надо было проститься.

Бряцая ключами, Пашка вошёл в квартиру. Навстречу ему выбежала обрадованная мать. Они обнялись, но и потом она ещё долго крутилась вокруг него и дотрагивалась то до волос, то до плеча, то до рук.

— Павлушка! Похудел! Повзрослел! Мужчинка ты мой! — причитала она.

— Ты тоже хорошо выглядишь, мамуль. — И это была правда.

Отец вышел на шум, обменялся с сыном крепким рукопожатием и тоже на чуток обвился вокруг взрослого ребёнка.

— Ну, как ты? Жалко Ваньку. Похоронили?

— Похоронили. Я нормально. Как бабушка?

— Болеет. Капризничает. Скоро врач обещал выписать.

— Жаль, не успеваю навестить…

— Ничего. На побывку приедешь — навестишь.

— Обнимите её за меня. И про Ваньку, наверное, ей лучше ничего не говорите пока. Она его любила.

— Да. Скажем, когда поправится, — согласилась мать. — Пойдём ужинать. Баранина с картошкой и салатом. Небось, устал с дороги?

Пашка устал, но не подал вида. Он нахваливал еду, а ел очень мало и плохо. Отец достал бутылку водки и разлил по стопкам.

— Давайте выпьем! Пусть земля Ваньке будет пухом.

— Царствие Небесное тебе, Ванечка! — добавила мать, и стопки опрокинулись в рты. — До чего хороший был мальчик!

— Бать, налей ещё, — попросил Пашка и выпил, ничего не говоря и ни на кого не глядя. Сразу после захрустел огурчиком.

Пашка ещё с часик посидел с родителями, скупо рассказывая о себе, о жизни в общежитии, о трёхмесячном рейсе в составе команды парусника «Мир» и чувствуя, что даже водка не развязала ему язык, а потом вдруг поднялся.

— Я пойду, пройдусь по столице. Если долго меня не будет, значит, завяз у кореша, не ждите и не волнуйтесь, а ложитесь спать.

Родители не очень обрадовались такому повороту, но постарались сына понять.

Он вышел в вечернюю Москву, с наслажденьем узнавая район, вспоминая, как когда-то свалился с этой корявой ветлы, как бегал в этом дворе, и здесь гонял с одноклассниками мяч, а здесь живёт Марта Егоровна (вон у неё свет в окошке!).

Тут мимо проехал голубой троллейбус. Проехал не просто по асфальту, но по сознанию пацана, по его чувствам. И вдруг Пашка сорвался с места и кинулся бежать очертя голову. Бежал он до тех пор, пока не оказался перед дверью квартиры, где жила Лиза Чайка. Он запыхался и вспотел, голова слегка ещё кружилась от выпитого горючего. В нём боролись смущение и всепоглощающее желание увидеть её. Он по-родственному уткнулся лбом в дверь, стараясь обрести нормальное дыхание. Наконец рука потянулась к звонку и выжала из него знакомый звук — желание победило.

Повезло: дверь открыла Лиза, значит, она всё ещё жила здесь. Но он опешил — Лиза исхудала, довольно коротко подстриглась, и на руках у неё сидел полугодовалый малыш. Это была какая-то другая женщина, очень сильно напоминавшая прежнюю Лизу.

— Привет! — Казалось, Лиза сейчас потрёт глаза, не веря им. — Павел?

Она проверяла: не чудится ли он ей?

— Лиза! — он снова пробовал на вкус её имя, так надолго и глубоко застрявшее внутри него. — Привет!

Карапуз улыбнулся, взвизгнул, понимая, что и с ним поздоровались, и изрёк забавным детским голоском:

— Бу-бу.

— Не стой на пороге, входи!

Он робко вошёл, тут же разулся.

— Пойдём на кухню! Мы сейчас с Максимкой тебя чаем поить будем. Будем, Макс?

Мама вопросительно поглядела на сына, и он сказал:

— Дя. — И добавил: — Ня.

И чему-то засмеялся. Лиза старалась быть гостеприимной и непосредственной, пряча волнение. Она повернулась к Пашке спиной и пошла в кухню.

— Это Паша к нам пришёл. Па-ша.

Павел шёл за ними, мучаясь правомерным вопросом.

— Пя-па, — повторил Максимка.

— Нет. Па-ша.

Второй раз Павел был на этой просторной кухне с круглым столом посередине. Лиза повернулась к нему и протянула мальчика:

— Подержи, пожалуйста. Я чаю тебе налью.

Пашка в изумлении прижал к себе малыша, испытывая странные чувства с маленьким живым человеком в руках, а тот, не раздумывая и не теряясь, запустил ему палец в ноздрю и принялся тянуть в сторону со всех сил. Пашке от резкой боли на глаза навернулись слёзы, и он мужественно зашептал: