Ещё летняя по сути погода диктовала условия к форме одежды. Он надел брюки от чёрного костюма и белоснежную рубашку с длинным рукавом, но оставил в шкафу пиджак. Выбритый, надушенный, причёсанный, при серебристом галстуке он предстал перед Кириллом. Тот поднял большой палец вверх и изобразил второй рукой присыпочку. Сам он оделся похоже, только брюки серые, а рубашка голубая, расстёгнутая на верхнюю пуговицу.

Они поехали на двух машинах с заездом в цветочный магазин, где забрали букет невесты — цветочный шарик из белых астр и чуть румяных роз с обёрнутыми розовой лентой ровно обрезанными стеблями, один хвостик ленты кокетливо свисал спиралью. Евгений положил букет на сиденье рядом с собой и почувствовал щекотное волнение.

В десять часов утра он вышел из машины напротив дома Графинечки. Кирилл устроил этому выходу бурное сопровождение автомобильным сигналом. А пусть невеста заранее услышит, что жених уже приехал!

Евгений неосознанно делал всё, что должен: обходил намытую «девятку», открывал дверь, подхватывал с сиденья букет, захлопывал дверь, шёл к подъезду плечом к плечу с Бургасовым, на рожу которого приклеилась озорная улыбка. А думал он всё время о том, что вот сейчас он увидит ЕЁ и что ЭТОТ ДЕНЬ, наконец, НАСТАЛ.

В лифте Бургасов спросил, глядя в его что-то уж больно серьёзные глаза:

— Готов?

Жених кивнул.

— Расслабься, Жека. Она же уже твоя.

Он снова кивнул. Бесспорно — его уже целый год. Если быть до конца честным, на лестничном пролёте этого самого дома он тогда почувствовал — она ему всецело доверяет, она ему отдаётся. И она ни разу не сказала ему, что любит. НИ РАЗУ. Но столько раз ему сказали «люблю» её глаза, кулачки, летящие в его грудь, прижатая к сердцу головушка, и смех, и слёзы, и стоны…

Мужчины вышли из лифта и прошли зелёным коридором. Бургасов сам немедленно нажал на кнопку звонка, сам распахнул дверь, когда она чуть приоткрылась, и сам отвесил нижнюю челюсть.

Через несколько секунд замешательства Палашов тихо произнёс, делая вывод из увиденного:

— Сашура…

Девочка стояла в нарядном кремовом платье без рукавов, с широкой пышной юбкой, расходящейся в стороны и вниз от подпоясанной салатовым ремешком талии. Лицо и волосы прикрывала фата — на самом деле полупрозрачный кремовый шарфик.

— Что, Палашов, испугался? — вкрадчивым голосом спросила она, а через секунду сдёрнула шарфик и залилась звонким смехом.

— Ну Сашка! — Жених покачал головой из стороны в сторону и погрозил пальцем, но тут же не удержался от смеха.

Из комнаты высыпали хохочущие Галина Ивановна, её племянница Алла и племянник Михаил, восемнадцатилетняя медноволосая девушка, усыпанная веснушками, и шестнадцатилетний румяный юноша, Олег Андреевич с Ванечкой на руках. Они заполонили весь коридор, дружно и заразительно смеялись. Даже Ванечка в нарядном костюмчике морячка с короткими штанинами и рукавчиками, заметно прибавивший за последний месяц в деревне, повизгивал, улавливая общее настроение. Не смеялся только Кирилл, который всё ещё пребывал в шоке от увиденной «невесты». Тогда Сашура толкнула его в плечо, и он сначала криво улыбнулся, а потом тоже начал посмеиваться.

Галина Ивановна, которой очень шло и стройнило её тёмно-синее атласное платье c вышитыми по горловине лодочкой фиалками, протиснулась к жениху, поцеловала его в щёку и забрала у него букет, а потом пробралась мимо всех обратно в комнату. Её не было меньше минуты, а когда снова появилась, сказала:

— Расступитесь. Иди, Женя.

И он несмело шагнул и шёл, пока не застыл на пороге комнаты, той самой, где он делал своей невесте предложение. Как недавно это было и как давно.

Посередине комнаты стояла Графинечка с букетом в обеих руках перед собой. Глаза, капельку оттенённые розовыми тенями и коричневой тушью, сияя смотрели на него. Грудь взволнованно вздымалась. Коралловые губы нежно блестели. Волосы подобраны в низкий рыхлый пучок, подколоты эмалевым гребнем. Лицо обрамляют мягкие светлые пряди. Плечи укрыло розовое кружевное болеро, которого касалась короткая, приколотая к пучку фата из того же кружева. От широкого пояса, скреплённого эмалевой пряжкой-бабочкой, струился волнами многослойный кружевной розовый шлейф, плавно расходящийся в стороны от живота и спадающий постепенно назад почти до оливковых, искусно оплетающих ступни босоножек на устойчивом каблучке. А под всем этим розовым воздушным великолепием пряталось, загадочно проступая в некоторых местах, то самое хулиганское оливковое платье в мелкий розовый цветочек.

— Ты так прекрасна… Как же я буду к тебе прикасаться? — тихо спросил, когда к нему вернулась способность говорить, озадаченный пленённый юный мальчишка, в которого будто превратился жених.

Она смущённо улыбнулась и также тихо ответила:

— Нежно, Женька, нежно… И очень ласково. Как к котёнку.

И Мила засмеялась так, будто букет маленьких колокольчиков задрожал на ветру. Она шагнула к нему и протянула руку, на которой каждый короткий ноготок был наряжен в розовый лак. Он прикоснулся к ней бережно и осторожно и не сразу 0сжал ладонь, повёл за собой.

Он ловил, проходя мимо друзей и родственников, умилённо-восхищённые взгляды. Конечно, разве можно смотреть на прелестную юную Милу по-другому?

Жених и невеста вышли первыми, а Галина Ивановна последней. Ей нужно было запереть квартиру. Спустились на улицу в два приёма. Расселись по машинам. Кирилл забрал всю молодежь к себе, а к Евгению сели родители с малышом на задние места. Невесту жених усаживал сам, поправляя и следя, чтобы пышный шлейф не остался на улице. На дорогу и парковку ушло минут двадцать.