— Спасибо за доверие. Разве что конверт, на случай, если придётся вызвать Круглова.

Он взял её за руку, начал, глядя на руку, тёмную от солнца, сухую от ветра, земли и воды, холодную от долго времяпрепровождения без движения:

— Марья Антоновна, я хочу предложить вам помощь. Я вижу, вам не на кого особо рассчитывать. Давайте я договорюсь в церкви об отпевании. Закажу автобус, который привезёт его сюда. Вы его здесь похороните?

Он посмотрел ей в лицо и увидел удивление и благодарность.

— Да, конечно. Рядом с бабушкой и прабабушкой.

— И ещё… Позвольте дать вам немного денег.

— Подождите… Но у вас же зарплата, наверное, маленькая.

— Прошу вас. Это неважно. У меня нет семьи, которую надо содержать.

— И у меня нет.

Она отвела глаза. Он отпустил её руку, привстал, пальцы выудили кошелёк.

— Здесь немного… — Он достал стопочку тысячных купюр.

— Мне так неловко…

— Мне тоже… Пожалуйста…

— Мне Мила сказала про вас, что вы хороший человек.

Марья Антоновна взяла деньги и отошла к столу.

— Да вы что? Она ведь меня совсем не знает.

Женщина положила деньги, взяла синий блокнот и листы бумаги, лежащие там.

— Необязательно знать. Можно просто почувствовать. Помните, как в поговорке: рыбак рыбака видит издалека? — Она подошла и снова села на кровать, держа в руках блокнот и листы. Затем продолжила: — Мила обещала мне помочь с продуктами и поминками. Она поговорит с мамой и, если понадобится, с папой.

— Да. Стол — это женское дело. Её папа тоже запросто поможет, я думаю, если, конечно, она его попросит.

— Ваня же скопил немного денег. Он, правда, не думал, что копит на последний свой путь.

На глаза ей снова навернулась слеза.

— Можно я вас обниму?

Она покосилась на него, но ничего не сказала. Тогда он встал перед ней на колени и сгрёб её вместе со всем, что у неё было в руках.

— Вы напоминаете мне мою мать, — сказал он тихо, надеясь, что она не расслышит, не поймёт.

Но она всё слышала. Он держал её в объятьях секунд пять, не больше. Потом поднялся, забрал из её рук помятые листы и блокнот.

— Блин, у вас же нет телефона! — Он почесал затылок. — Я приеду сообщить вам, когда состоятся похороны. Есть кому вырыть могилу?

— Я не знаю. Я спрошу.

— Если не найдёте никого, позвоните мне. Мой телефон у вас есть. Дайте клочок бумажки, я вам дам ещё домашний. Если вы меня не застанете ни дома, ни на работе, — а такое запросто может быть, — оставьте мне через кого-нибудь на работе сообщение.

— Евгений… Я хочу у вас спросить: много ему дадут?

— Глухову? Думаю, лет пять. По четырём статьям: побои, незаконное лишение свободы, половое сношение с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста, заведомо ложные показания. Если ещё что-нибудь не вскроется, конечно. Вам, наверное, покажется это наказание слишком лёгким…

— Господи, неужели ж он Олесю?.. Не знаю, как и сказать?

— Да. Вам Мила рассказала всё?

Вместо ответа Марья Антоновна тяжело вздохнула.

— Кажется мне, я могла предотвратить все эти безобразия.

Палашов в удивлении изогнул бровь.

— Это каким же образом?

— Опять эта цифра шесть… Шесть лет назад Тимофей предлагал мне сожительство с ним. А я, дурёха, отказала ему. Я ведь до сих пор его боюсь. Если бы я согласилась, зачем бы ему понадобилась Олеся?

— Миленькая моя, а где же гарантии? Как же мужики изменяют? Я с ним ещё лично не встречался, но мне представляется он не таким страшным. Однако, я полагаю, задумай он овладеть Олесей, ваше присутствие его бы не остановило.

В её глазах повис немой вопрос.

— Вы сомневаетесь? Что ж, вы знаете его, в отличие от меня. У вас есть ко мне ещё вопросы?

Марья Антоновна пожала плечами.

— У меня есть ваши телефоны. Я позвоню, если решу ещё что-то узнать. Видимо, ближайшее время мы будем встречаться.

— Разумеется. Я исчезаю. До встречи!

Палашов удалился. Он не без содроганья и душевного трепета возвращался в тот дом, где он уже получил немало сюрпризов. Дорогой он, разумеется, хорошенько накурился. Когда он входил в калитку, ему казалось, что дом раскрывает ему объятья и приветствует его. Он вошёл потихонечку, стараясь не шуметь. Ему всё время хотелось застать Милу врасплох, чтобы узнать о ней ещё что-нибудь неожиданное.

Девушка сидела за столом на терраске и была поглощена чтением того, что он называл протоколом. Она, казалось, вовсе не замечает его присутствия. Он зашёл в комнату и убрал бумаги и дневник в чемоданчик. Затем вернулся на терраску, вымыл руки и занялся подготовкой к обеду. Зажёг голубые цветы пламени, подлизывающие дно кастрюлек, при этом подпалив слегка пальцы. Нашёл нож и хлеб, виртуозно откромсал три ломтя, потом разбил их ещё надвое и уложил в попавшееся под руку блюдце. Он порылся в столе в поисках вилок и быстро обнаружил их, так как в этом хозяйстве царили последовательность и порядок. Затем он устроил в кастрюльке с рисом небольшой переворот, потому что тот грозился подгореть. Из кастрюльки с курицей доносилось приятное шкворчание. В сушилке рядом с умывальником он раздобыл пару тарелок, на вершине этой крохотной стопочки он пристроил вилки. Тут, обернувшись к Миле, он увидел, как она с неподдельным интересом наблюдает за его действиями.