Танки дошли до реки, остановились. Видимо, танкисты искали брод. Две недели назад наши войска отходили, мосты за собой жгли и взрывали, чтобы немцев задержать. Сейчас это против своих же обернулось. Танки изредка постреливали. А пехота залегла. Артиллерийский огонь со стороны немцев прекратился. Может, снаряды на батарее кончились. Когда они наступали с темпом по сто – двести километров в сутки, службы тылового обеспечения отставали. Михаил лопатку из чехла вытащил, окапываться начал, как учили – лежа. Не очень удобно, зато безопаснее. Понял он уже, что защитницы лучше, чем родная земля, нет. Закопаешься – и не страшен ни пушечный обстрел, ни пулеметный.

Боец неподалеку смотрел на Михаила с удивлением.

– Чего смотришь? Окапывайся!

– Лопатки нет.

– Тогда жди, пока закончу.

Команда «в атаку» может последовать в любой момент. Михаил не собирался рыть окоп полного профиля. Нагрести перед собой бруствер, чтобы укрыться со стороны противника, окопчик мелкий, сантиметров тридцати глубиной. Земля в Белоруссии хорошая, мягкая, камней нет. За четверть часа, работая шустро, окопчик неполного профиля вырыл. Игорь, пыхтя, не очень умело, но примерно то же сделал. Боец подполз к Михаилу, лопатку взял, стал себе рыть, но очень уж неумело.

– Эй, мужик, тебя не учили окапываться?

– Я такую лопату в первый раз вижу.

У всех пехотинцев – винтовки, ни у кого нет автоматического оружия. Да ладно бы еще автоматы, к ним в начале войны относились, как к полицейскому оружию. Ручных пулеметов Михаил не видел. У немцев же во взводе по три, а у мотоциклистов-разведчиков – на каждом мотоцикле. Именно пулеметы создавали стену огня. При фланговых обходах непрерывный треск пулеметов создавал панику. Побежал один, побегут все. Потому как боятся попасть в окружение. Хуже только танки. Пехоте бороться с ними нечем, даже с легкими Т-II или чехословацкими Т-38. Противотанковых гранат в войсках нет, коктейли Молотова в бутылках появились в конце июля, а противотанковые ружья – по осени. Единственная надежда у солдата на пушки. Не зря артиллерию назвали Богом войны. Так и пушек остро не хватало, как и снарядов к ним.

Со стороны немцев открыла огонь батарея, расположенная за лесом, невидимая, для танков на берегу недосягаемая. Среди танков разрывы. Опасно прямое попадание, осколки по броне бьют, но не пробивают.

С западной стороны появились самолеты. Михаил сразу опознал модель по характерному изгибу крыльев – «обратная чайка». Приподнялся, закричал:

– Воздух!

И в окопчик. Не встречая противодействия в виде наших истребителей или зенитных пушек, юнкерсы построились в круг, начали пикировать, сбрасывать бомбы. Целились по танкам, пехота для них слишком мелкая цель. Да и без поддержки танков почти любая атака захлебнется. Один танк загорелся, другой. Еще в один бомба прямым попаданием угодила. Ее взрыв вызвал детонацию боезапаса и топлива. Жахнуло так, что обломки до пехотинцев долетели. Все танки до появления Т-34 и КВ имели двигатели бензиновые. В моторном отсеке – пары, которые вспыхивали мгновенно, если была искра. Танки на поле без маскировки отлично видны, для бомбардировщиков легкая и лакомая цель. И когда «лаптежники» улетели, на поле остался только один боеспособный танк. Практически контрудар в этом месте захлебнулся.

Пехота начала отходить. Потери как среди танков, так и среди пехоты велики.

Однако красноармейцы и командиры, выходившие из окружения, шли на звуки боя, пополняли пехоту группами и поодиночке. Оборванные, голодные, но все при оружии, зачастую с несколькими патронами в магазине. Сражались яростно, потому как уже хлебнули горькой доли окруженца, видели смерть товарищей. От многих полков не осталось ничего – ни личного состава, ни знамени, ни номера.

Бой закончился. Чадили танки, перестали стрелять немецкие пушки, улетели лаптежники.

Командир роты, старший лейтенант Нарочницкий, собрал бойцов. Среди них пятеро чужаков.

– Документы! – потребовал командир.

Михаил предъявил.

– О, курсант!

До настоящего командира Михаилу еще расти и расти. У командира роты выбора нет.

– Назначаю командиром отделения. Вот как раз над «окруженцами». Еще своих троих даю. Ваши документы, бойцы!

Красноармейские книжки имели двое, а у Игоря и у еще одного незнакомого бойца- документов никаких. Старший лейтенант хмыкнул, подумал секунду:

– Значит, так. Бойцы, пока располагайтесь здесь, курсант – со мной.

Отошли в сторонку.

– Знаешь этих двух? Что о них скажешь?

– Того, что пониже, первый раз вижу. А вот тот, длинный…

И рассказал историю знакомства с Щедриным и всех последующих мытарств.

– …Конечно, странно звучит, согласен. Но чего ведь только не бывает! А шел я с ним две недели, так он себя в лучшем виде проявил, ни разу не дрогнул. Даже не ожидал такого от студента. Молодец, ничего не скажу.

Старший лейтенант еще раз хмыкнул.

– Ладно. Кто бы ни были, теперь у меня в роте. Особистам доложу, а пока воюйте. Пусть они разбираются.

– Това… извините, товарищ старший лейтенант, кому доложите?

– Особые отделы ввели в армии… Да ты не слыхал, наверное, еще.

Комроты наскоро объяснил, что особые отделы созданы постановлением ГКО, добавив, правда, что ни одного настоящего особиста он лично еще не видел. И распорядился:

– Приказываю побриться, привести себя в порядок. Через час-полтора должен быть обед. Чтобы к вечеру отделение было в порядке. Приказ ясен?