– Так точно.

– Тогда вперед!

Землянку оборудовали в большой воронке от авиабомбы. Подровняли стены да соорудили накат из бревен в один слой. Такой не выдержит даже попадания из миномета. Зато свет не демаскирует.

Завели одного пленного, с ним зашел Михаил. Второго остались охранять Сарычев и Гаврилов. Старлей уселся на патронный ящик.

– Спроси у него, из какой части.

Михаил перевел, получил ответ.

– Говорит – пятый армейский корпус, пятая пехотная дивизия, четырнадцатый пехотный полк.

– Велики ли потери в полку?

– «Мне неизвестно, я рядовой солдат, но в моей роте с начала кампании одиннадцать человек».

– Что он может сказать о планах?

– Говорит – неизвестно. Офицеры отдают приказы и ставят цели перед атакой. А еще он спрашивает, что с ним будет.

– Отправим в штаб полка, если будет отвечать, поместят в лагерь для военнопленных.

– Я австриец, не немец, – добавил пленный.

– Давай второго.

И второй ничего важного сказать не мог. Рядовой солдат, знает командира отделения, взвода и роты. И никаких планов командования на ближайшие сутки. Впрочем, в Красной армии ситуация аналогичная. Старлей допросом обескуражен.

– Ладно, вы немцев пленили, вы и ведите в штаб полка.

Попытались выяснить, где он расположен, потом плутали в темноте. Пленных допрашивал капитан, а переводил младший лейтенант. Допрос короткий, толковых ответов капитан не получил. В завершение приказал пленных расстрелять. Михаилу показалось – ослышался.

– Товарищ командир, они же пленные. Их в лагерь надо.

– Кормить за народный счет? И где он, этот лагерь? Отведите в овраг и шлепните. Об исполнении доложить.

Тяжело стало на душе у Михаила. Он пленному про лагерь говорил, надежду дал, а получалось – обманул. Об обмане никто не узнает, а все же скверно. Хотя разумом Прилучный понимал: прав капитан, нет сейчас надлежащих условий. Вышел, сказал бойцам:

– Велено пострелять пленных. Отвести в овраг и уничтожить.

Тяжелое молчание. Воевать с врагом на равных, когда и у него оружие, и у тебя, – это по-мужски. А стрелять в безоружного? Не палачи же они!

Такой приказ получали впервые, еще не привыкли к жестокостям войны. Повели пленных. Те почувствовали недоброе, оборачивались на конвоиров. Вот и овраг. Пленные о своей участи догадались. Один, кому Михаил обещал лагерь, попросил время помолиться.

– Чего он хочет? – спросил Сарычев.

– Просит дать помолиться.

– Пусть. Говорят, приговоренным к смерти разрешают исполнить последнее желание.

– Позволяем, – перевел Михаил.

Оба пленных стали молиться, поцеловали крестики.

– Становитесь лицом к оврагу.

Повернулись, головы опустили.

– Дай я, – обратился Сарычев.

– Исполняй, – кивнул Михаил.

У самого будто камень с души свалился. Сарычев передернул затвор трехлинейки, выстрелил. Снова щелчок затвора, второй выстрел. Тела убитых скатились в овраг. Положено проверить или нет? Михаил точно не знал, нигде и никогда не читал в уставах, да и не говорил никто.

Капитана не нашли, Михаил доложил переводчику о выполнении приговора.

– Собакам собачья смерть! Идите в подразделение.

Вернулись, а на востоке небо уже сереет, через час – новый день. С нашей стороны по немцам – несколько хлопков, стреляли из 82-миллиметрового миномета. Гаврилов приоткрыл глаза.

– Тьфу! Это как палкой в улей совать! Как бы ответку не получить!

На удивление, немцы не ответили, но батарею минометную явно засекли. Это позже Михаил узнал, что немцы и на войне всё стараются делать по расписанию. Завтрак в восемь утра, в половине девятого начинается боевая работа – стреляют артиллеристы, ведут огонь пулеметчики. Причем жили немцы на восточном фронте по берлинскому времени.

Поели, а потом огнем из гаубиц накрыли минометчиков. Снарядов не жалели: на немцев работали и союзники, и оккупированные страны. Не меньше трех десятков снарядов взорвались на позициях минометчиков. Михаил позже там был. Обрушенные капониры, мертвые тела батарейцев. Не уцелели ни люди, ни минометы – исковерканы осколками, разбиты прицелы, деформированы стволы и опоры.

Но это было только начало. Гаубицы после минометной батареи перенесли огонь дальше, по избам, в которых располагался штаб полка. Взрывы, дым, пыль. Кто смог убежать, спрятаться в канаве или воронке, спаслись. Оглушены, контужены, в пыли, но живы. Не иначе как «рама» вчерашняя засекла движение людей и скопление машин у изб деревни.

Разведка у немцев действовала хорошо. И авиационная, и полевая, и радио – да все виды. По почерку радистов полков Функабвер определял дислокацию или смену позиций. Временами отдавали ложные приказы на полковых частотах, пытались дезорганизовать боевую работу.

Тогда Михаил впервые столкнулся с диверсантами. Не киношными, со злобными взглядами и окровавленными пальцами. Таких рисовали на плакатах «Враг не дремлет», «Болтун – находка для шпиона».

Сильно потрепанный полк, куда влились Михаил с Игорем, вошел в небольшой белорусский городок. Бойцы предвкушали небольшой отдых. Попить воды, обмыть лицо от пыли, а если повезет задержаться на несколько часов, то и покушать. Полевая кухня дымила в конце небольшой полковой колонны.