Герр Зеекамп поздоровался с Лени, еще раз поблагодарил за помощь и заверил, что впредь такого не повторится.

В помещении, где обслуживающая фирма готовила шведский стол, Лени тренировалась в подаче. Она расставила на подносе кофейные чашки, носила их по залу, ставила и снова брала в руки, после чего наполняла чашки водой и повторяла процедуру. Уже через минуту на подносе образовалась лужа.

В конце концов Лени сдалась, понадеявшись на лучшее. Она присела в углу, перевести дух перед появлением гостей, и мысли ее вновь обратились к Вивьен.

А если с ней что-то случилось? Но в таком случае стала бы она оставлять записку? Нет, вряд ли. Теперь Лени жалела, что не предупредила Вивьен, когда уходила из клуба. В глазах Вивьен это выглядело неблагодарно: все-таки она могла не приглашать ее. Вивьен хотела внести в ее жизнь разнообразие, помочь с фотографиями для «Инстаграма». Лени не сделала в клубе ни одного фото. А что ей, собственно, было фотографировать? Как она скучала со стаканом колы в руке и в одежде, для клуба совершенно не подходящей?

Лени вдруг подумала, что на странице Вивьен в «Инстаграме», возможно, нашлись бы некоторые ответы. Но для этого следовало установить приложение на телефон, а времени на это у нее пока не было.

В половине пятого стали подходить первые гости, и в суматохе Вивьен отошла на второй план.

На подносе вместо кофейных чашек оказались бокалы с вином, и удержать их было куда труднее. При малейшей оплошности бокалы опрокидывались, и особенно тяжело приходилось, если гости брали их с одной половины подноса. Возникал дисбаланс, и удержать поднос в равновесии становилось еще сложнее. Лени держалась так, как будто к спине приколотили доску, и потела от страха. Хотелось обратно домой, в Зандхаузен, где люди изо дня в день носили одну и ту же одежду и никто не пил вина по будням.

Красивые, хорошо одетые, приятно пахнущие мужчины и женщины вели интеллектуальные беседы о политике, изменениях климата, Дональде Трампе или устойчивом кризисе в книжной индустрии. Лени выхватывала лишь обрывки фраз. Заговорить с кем-либо она сама не могла, и вопросов ей никто не задавал. В конце концов, в ней видели только прислугу.

Кристиан тоже шатался по залу, небрежно одетый в джинсы и белую рубашку, с золотой цепочкой на запястье. Он дважды брал бокал с подноса Лени и ободряюще ей улыбался.

В какой-то момент Лени приблизилась к герру Зеекампу, вокруг которого собралась небольшая группа мужчин. По всей видимости, кто-то только что пошутил, и все громко смеялись.

– Ах! – высокопарно воскликнул герр Зеекамп. – Позвольте представить вам нашу фройляйн Фонтане. С этого дня практикантка в нашем издательстве. Хоть и не состоит в родстве с великим Фонтане, но крайне прилежна и готова с головой окунуться в издательское дело.

Он взял бокал с ее подноса и продолжил:

– И раз уж мы заговорили о происхождении: сын спрашивает у мамы, можно ли ему прыгнуть с тарзанки. На что мама отвечает: «Нет, сынок. Одна порванная резинка подарила тебе жизнь, и вторая не должна ее отнять».

Лени еще пыталась понять, в чем тут суть, а мужчины вокруг уже смеялись, все, кроме одного. Происходящее было ему явно не по душе: глядя куда-то в пол, он едва заметно покачал головой. А когда поднял глаза, их с Лени взгляды встретились, и он ей улыбнулся. Впервые за этот день кто-то воспринял ее всерьез.

Герр Зеекамп приобнял ее, при этом его ладонь оказалась у нее под мышкой, и пальцы коснулись груди.

Лени высвободилась и ретировалась к бару. На подносе еще оставалось несколько полных бокалов, но ей нужна была минутка, чтобы прийти в себя. Зеекамп вел себя отвратительно. Даже не верилось, что видный издатель позволял себе сексистские шутки перед такой публикой. А потом эти прикосновения… Случайные или намеренные?

Хотелось запереться в своей комнате и обо всем поразмыслить. Может, она все-таки ошиблась издательством? Практика была добровольной, Лени могла в любой момент прервать ее и вернуться домой, в это сонное захолустье, мимо которого будущее проносилось со скоростью экспресса и остановок не делало.

Можно уехать из Зандхаузена, но туда нельзя возвращаться.

«Ты выдержишь, – сказала себе Лени. – Три недели, и все пройдет, и этот прием будет единственным за время практики».

Пока на подносе расставляли новые бокалы, кто-то подошел к стойке.

– Я сказал ему, что он ведет себя как кретин, – произнес теплый, полный сочувствия голос.

Лени повернула голову. Это был тот самый мужчина, который не смеялся над шутками Зеекампа.

– Зеекамп нервничает и много выпил, но это не оправдывает его неподобающего поведения, – добавил он и протянул Лени руку. – Хендрик тен Дамме.

Лени замешкалась на секунду, после чего пожала руку, мягкую и в то же время сильную.

– У вас весьма звучная фамилия, – сказал он.

– Благодарю. Ваша тоже. Вы из Голландии?