Июльская жара мучала больше, чем голод. Я брёл к улице Лафайет, и вдруг в пыльной оконной витрине на глаза попалась малозаметная двуязычная вывеска: «Le Bibliophile Russe. Русский библиофил. Андрей Владимирович Савин». Удивление иногда приводит к небольшим открытиям. Я позвонил в дверь, прислушался, покорно отступил на шаг, собираясь уходить, но замок неожиданно хрустнул. Высокий полноватый человек с окладистой бородой пристально глянул в дверную щель и спросил по-французски:

– Что вам угодно, мсьё?

– Вы торгуете русскими книгами? – перешёл я на русский.

– Да, – Савин слегка улыбнулся, а мне в голову пришла внезапная мысль: – Скажите, есть ли у вас недорогой альбом о русской иконе? Хочу подарить одному французу, издателю.

Хозяин пригласил пройти внутрь квартиры, куда прохода почти не было. Стопки книг высились повсюду, громоздились на полках, столах и даже на полу. Чуть затхлый, знакомый запах старых книг, прохлада и полумрак вернули силы. Я дышал воздухом университетской юности.

– Вы из России, судя по выговору?

– Из Москвы.

Я представился, рассказал о себе. В ответ Савин протянул тощий советский альбомчик «Новгородская иконопись» и назвал цену:

– Пятьдесят франков. Для меня это случайная книга.

Заметив, что я заколебался, сбавил цену:

– Ладно, сорок! Не жалко.

– Дело не в цене. А есть что-нибудь посерьёзнее?

– Ну, тогда… Смотрите, – он снял с полки и протянул фолиант: «Никодим Кондаков Русская икона».

– Ваш знакомый по-русски читает?

– Нет.

– А объяснить ему вы сможете? Подписи перевести? Это альбом репродукций. Пражское издание 1928 года. Резюме по-французски. Конечно, не хватает цвета… Цена тысяча франков, вам уступлю за восемьсот.

– Дороговато для подарка, если честно. Но может быть, он сам купит. Он издаёт книги по русской иконописи. Я назвал фамилию Филиппа.

– Слышал, встречал его издания. Хорошо, приходите вместе. Давайте накануне созвонимся.

Савин протянул мне самодельную визитку и пожал руку.

Эта случайная встреча с русским эмигрантом в Париже запомнилась. Я вдруг коснулся мира, который всегда страстно любил, – книги, букинистические магазины разных городов, библиотеки, архивы. А здесь столкнулся с книгами недоступными, с запретными в СССР эмигрантскими сокровищами.

Улица Лафайет находилась совсем рядом. За чаем я рассказал Филиппу о знакомстве и редком альбоме старинных русских икон. Тот вгляделся в двуязычную карточку: «Андрей Савин. Книжный эксперт. Andre Savine. Libraire Expert».

– Странно, магазин в двух шагах, а я его не замечал, ничего о нём не знаю. Интересно, что там есть по русском искусству, – он набрал телефонный номер.

– Мы назначили встречу назавтра, ближе к вечеру, – сообщил через пару минут.

На следующий день в пять часов мы стояли у знакомой двери. Андрей Владимирович приветливо склонил голову и провёл внутрь. В главной комнате обнаружились стулья и свободная часть стола, на которой лежал том Кондакова.

Филипп обвёл глазами скопища книг и журналов, понимающе кивнул, уселся и принялся внимательно листать альбом.

– Здесь шестьдесят пять качественных иллюстраций, – объяснял ему Савин. – Издание редкое, в хорошем состоянии…

– Вижу. Очень-очень интересно. А ваша цена?

– Тысяча франков.

Гость начал листать альбом немного задумчивей. Андрей Владимирович вздохнул, посмотрел на меня и произнёс:

– Хорошо, уступлю вам за девятьсот.

– Дороговато, но… согласен. Беру.

Несколько минут они бродили около полок, рассматривали другие книги. От остальных предложений Филипп отказался, но оба остались довольны. Я тоже.

– Звоните и заходите, если ещё что-то будет нужно. Могу и на заказ для вас поискать, – хозяин крепко пожал мне руку, улыбнулся и перевёл свои слова на французский.

– Спасибo, – многозначительно произнёс Филипп, и мы вышли на улицу.

Альбом мы втроём с Брижит разглядывали весь вечер. Я переводил и объяснял, что мог: истолковывал символику икон, рассказывал об их истории. Наутро альбом перекочевал в кабинет Филиппа и прочно занял место на рабочем столе. К букинисту Савину мы больше не пошли. Чувствовалось, что цены он держал высокие, за книжным рынком внимательно следил.