Шрифт:
Бела каждый день пристает к ней:
— Пойдем на учет станем. Неудобно тянуть.
— Еще успеем… — отвечала Тамара. Она узнала, что Алик улетел в командировку на рудник, и тянула с этим делом. Ей все было известно, 28 лет, холост, учится в Москве заочно в университете, сразу на двух факультетах: философии и журналистики…
Тамара работала на машиносчетной станции, и ее место за перфоратором было как раз у окна. И вдруг она видит в окно: он на своем мотоцикле по улице катит.
Она к Белке звонить.
— В обеденный перерыв на учет становиться пойдем. А то затянули неудобно.
— Я в обед к Маринке побегу. Пойдем после работы.
Еле досидела. Как звонок, сразу вскочила и бежать. За ней Верка увязалась, операторша, губы и ресницы крашеные, а ноги как спички.
— Мне в горком непременно надо. Подожди, — а сама заладила, как сорока: — Алик, Алик.
Если уж влюбилась, хоть веди себя прилично.
В горкоме Тамара зашагала прямо к кабинету Алика, чтобы Верка вперед не забежала: у нее ведь губы крашеные и ресницы.
Бела сзади кричит:
— Тамара, нам сюда, в сектор учета. К Люсе.
— А она здесь.
Люся и впрямь сидела у Алика, чуяло сердце. Еще две девчонки и парень. Опять с девчонками заседает. На это он мастер — с девчонками заседать. Подожди, ты у меня позаседаешь с девчонками, всех разгоню.
— Здравствуйте, — сказала она с порога, ни на кого особенно не глядя. — Люся, мы к тебе на учет вставать.
Люся встала:
— Алик, я пойду.
— Иди.
Тамара на него даже не поглядела, честное слово. И дверь захлопнула.
Пошли в Люсин сектор, Тамара села заполнять карточку, а у самой сердце стучит — спасенья нет. Люся ее спрашивает, а она ничего не слышит.
И тут входит он. Ворвался с таким видом в кабинет, будто самый большой начальник на свете.
— Люся, где дело Кривошеева? — это значит — он каким-то Кривошеевым интересуется.
У Люси даже глаза на лоб полезли:
— Какого Кривошеева?
— Кривошеее. С автобазы. Я тебе вчера дело передавал.
— Ты мне ничего не передавал.
Он молчит, а сам косяки бросает в Тамарину сторону. Она, разумеется, ничего этого не видит, в карточку уставилась.
— Ах, да, оно же у меня в столе лежит, — хлопнул себя по лбу и ушел.
Тамара карточку закончила, к автобиографии приступила. Пишет, а у самой пальцы дрожат.
Тут он опять входит:
— Люся, можно тебя на минуту? Ах, у тебя новенькие на учет встают?
Он только сейчас ее заметил — вот нахал!
А он:
— Девушки, закончите тут, зайдите ко мне. Разговор есть.
— Обязательно зайдем, — говорит Бела. — У нас тоже разговор есть.
Тамара ни слова.
Они быстро закруглились и пошли к нему в кабинет. Он сидит, бумагами обложился. С ним Верка крашеная и еще какая-то.
— Знакомьтесь, — говорит и сам протягивает руку. — Алик Виноградов. А Беле по-деловому: — Виноградов.
— Тамара Дорошенко, — говорит Тамара. Рука у него твердая, сухая. И ласковая.
— Мы уже знакомы, — говорит Верка с крашеной губой.
— Как вам город нравится? — это он так спрашивает.
— Город хороший, — отвечает она. — Просто замечательный. Только вот комсомольской работы не видно.
— Об этом я и хотел поговорить. Надо оживить. Давайте какой-нибудь диспут проведем. Ну хотя бы на тему «Что такое счастье?», — а сам смотрит на Тамару: я-то, мол, знаю, что это такое. — Так вот, девушки прошу вас. Подумайте и приходите завтра с предложениями. Обсудим вместе, как лучше провернуть это мероприятие.
Тамара в штыки:
— Надо не мероприятие проводить, а для души.
— Не придирайся. Я так сказал, — он ее уже на «ты» назвал.
— Хорошо. Мы подумаем.
Тамара всю ночь не спала, думала: что такое счастье? В чем оно? Для кого? С кем? Ничего не смогла придумать. На работу пошла злая. Теперь он на нее смотреть не захочет, раз она такая дура.
Перед концом работы звонит Бела:
— Жду тебя у горкома.
— У меня голова что-то болит.
— Не валяй дурака. Мы же договорились, — поет Белка в телефон, — а он симпатичный…
Тамара бегом в горком. Бела уже там. Еще человек пять сидят по стенкам. Алик ей ручкой помахал, говорит:
— Все в сборе. Какие будут предложения?
Тощая девица в очках из проектного института начала тянуть резину как лучше диспут провести, как выступления заранее подготовить. Морока страшная. Алик все это слушает, кивает.
Тамара не выдержала, что он кивает, вскочила:
— Ничего у нас так не выйдет.
— Что не выйдет? — и смотрит на нее.
— Не будут искренне отвечать на такой вопрос: в чем же счастье?