— Здравствуй, Тамара.

Тамара остановилась и сделала большие глаза:

— Алик? Разве ты прилетел?

— Мне сказали, что ты выиграла главный приз, — при этом он посмотрел на меня.

— Кто хочет, тот всегда выигрывает, — сказала Тамара и тоже посмотрела на меня. — Проигрывают лишь те, кто хочет проиграть, — она перевела взгляд на него.

— Наверное, теперь мы сможем организовать диспут о том, что такое счастье?

— Только в том случае, если ты осмелишься выступить с трибуны, подхватила Тамара.

Рука моя совсем онемела, я ничего не понимал из того, что они говорили, но героически терпел боль и собственное неразумие. Я стоял и разглядывал Ленинградский проспект, будто это было весьма интересно. Краем глаза я видел, как Алик резко нажал ногой на педаль. Мотоцикл взревел. Он вскочил в седло, круто развернул руль, и мотоцикл стремительно выскочил на проспект, обдав нас едким чадом бензина.

Тамара вдруг ослабла и, словно в беспамятстве, положила голову на мое плечо.

— Тамара, — сказал я.

— Он мой враг, — заговорила она, задыхаясь.

— Полно. С врагами так не разговаривают.

— Я его ненавижу. Как бы я хотела простить его. А я ненавижу.

— Да что же произошло в конце концов?

Тамара не ответила. Медленно и задумчиво мы шли по Ленинградскому проспекту.

Город показался ей так себе. Странный какой-то город. Сначала не давали номера в гостинице. Потом четыре дня она ходила без работы. Ей уже надоело быть безработной — целых четыре дня. Правда, работа была везде, она выбирала, что лучше, пока не выбрала ММС — машиносчетную станцию: ей начальница там понравилась — добрая, отзывчивая. А главное — ухажеры. Странные какие-то. С геологом она познакомилась в буфете, когда пила чай. Он напросился и вечером пришел, притащил две бутылки шампанского. Рассказывал смешные истории, пел песни про геологов, тоже смешные. Тамара страшно хохотала, а он вдруг подошел и повалил ее на кровать. Тамара даже не поняла сначала, что он хочет, а когда поняла, закатила ему такую оплеуху, что он выскочил в коридор и больше не показывался.

На другой вечер пришел лысый, тоже в буфете познакомились. Вежливый такой, обходительный: «Разрешите налить вам рюмочку. Разрешите ручку поцеловать. Ах, какая замечательная ручка». Тамара смеется: ей никогда ручек не целовали. Смотрит, а он уже к локотку подбирается: «Ах, какая чудесная рученька. Какое вкусное плечико. Разрешите, я поцелую такое вкусное плечико?» Тамара ему вежливо так ответила: «Вкусное, да не ваше». Он извинялся, извинялся, наконец ушел.

Не ухажеры, а круглые идиоты, честное слово. Трудно жить девушке, когда она одна и ей двадцать лет и у нее к тому же есть отдельная комната за рубль в сутки.

Тамара совсем решила — уеду из этого города, если здесь такие идиоты. Но тут история получилась — с ума сойти. Только этого ей не хватало. Влюбилась, да еще где — на комсомольском собрании. Ну, положим, еще не совсем влюбилась, а так — чуть-чуть. До любви до настоящей, как в книгах, еще плыть и плыть. Еще бури будут и штормы — закачаешься.

Но она сразу поняла — это «он», так, кажется, в романах их называют. «Он» — это он. И точка!

Они уже назаседались всласть, когда она вошла в зал и села. Духотища дикая — их хлебом не корми, только дай позаседать. Недаром в газетах пишут о формализме в комсомольской работе.

Но в этот момент она глянула на трибуну, и ей сразу стало холодно. Он стоял за трибуной высокий, пронзительный такой. И говорил без бумажки.

— Кто выступает? — спросила она у соседки.

— Не мешай слушать. Алик это. Разве не видишь? — и отодвинулась от Тамары. Видно, сама в него по уши влюблена.

Все девчонки ему хлопали, будто он тенор знаменитый. Тамара тоже хлопала. Мог бы еще поговорить — что ему стоит? Но он кончил и сел за стол президиума. А она с него глаз не сводила.

Потом стояла в проходе с двумя подружками. Они смотрели, как президиум расходится, и хихикали. Эти две девчонки были ей почти незнакомы, но она все равно подошла к ним на проходе и задержала — она уже засекла, что другого выхода из зала нет и он обязательно пройдет мимо них. Он шел в окружении парней и девчат — все ближе, ближе, а она так громко смеялась, что на нее оборачивались. Он уже совсем близко. Она еще громче заливается. Потом вдруг отскочила к креслам:

— Ах, простите. Проходите, пожалуйста. Мы весь проход загородили.

Он прошел, окатил ее холодной волной. Поднял глаза и посмотрел на нее выразительно. У нее мурашки по спине забегали.

А она:

— Ой, Катя, ты меня уморила, — а на него ноль внимания.

Он прошел — и обернулся. Походочка у него — закачаешься.

После собрания она пошла на телеграф и отстукала девушкам в Ангарск телеграмму — город замечательный, прилетайте скорее.

Бела и Мариночка поселились с ней в одной комнате. Лысый с ходу переключился на Белу, помог ей устроиться машинисткой в институт. Бела одна, ей трудно. Муж погиб в шахте во время обвала — работать надо и дочь воспитывать. Учиться она уже не пойдет, а ведь такая способная, стихи пишет.