— Слушай, Сергей, маски-то зачем? — не удержался Аркадий Миронович и тут же понял, что вопрос бестактен.

Но все оказалось проще, чем можно было предположить. Мартынов пояснил:

— Мне сделали заказ шесть лет назад, когда открывали театр. Труппа у нас невезучая, главрежи все время меняются, примадонны сбегают с первыми любовниками. Пока картину писал, семь лиц пришлось переделывать. Тогда в горкоме говорят: «Чтобы больше никаких переделок, у нас лимиты израсходованы». — «Остановите их, говорю, пусть не бегают». А мне: «Вы художник, найдите свое решение». Вот я и надел на них маски.

— Слушай, они не обиделись?

— Наоборот, всем понравилось. А главное, никаких хлопот на будущее. Предпоследний главреж сказал: написано на века!

— Черт возьми, ты же заядлый модернист, — не удержался Аркадий Миронович.

— Ругаешь? Или жалеешь? Сейчас я покажу тебе, какой я модернист.

Они шли по длинной мрачной аллее, тотчас опустевшей после спектакля. Фонари горели через раз или того реже, тускло освещая безжизненные клумбы, деревья, кусты. С внешней стороны аллеи с равными интервалами выстроились фанерные щиты. Это была гармония скуки, торжество уравниловки.

Г. Ф. Резник — ткачиха Меланжевого комбината имени Н. К. Крупской.

В. Т. Морозов — печатник типографии № 2.

А. В. Коровин — директор детской музыкальной школы № 8 Заречного района.

Какие жалкие поделки, думал он, представив, сколь прекрасна была бы эта аллея с вековыми липами без этих щитов, убегающих до пределов темноты. Я согласен, искусство существует на разных этажах, не всем же быть гениями, гений потому и гений, что он один на миллиард, но кому нужна эта пачкотня, этот конвейерный способ, эта штампованная макулатура. Мы должны ставить эти вопросы в открытую. Или мы забыли о тех великих, которые стоят за нашей спиной и смотрят на нас молча, но не безнадежно, нет, не безнадежно.

В руках у Аркадия Мироновича оказался написанный текст, он привычно заглянул туда. Сергей Мартынов усердно подсвечивал листок, не давая сбиться со строки.

— Мы с вами находимся на аллее трудовой славы города Белореченска. Аллея трудовой славы называется так потому, что здесь находится как бы своеобразная картинная галерея под сенью столетних лип, где изображены портреты лучших тружеников нашего города. Всего на аллее трудовой славы размещено… я что-то плохо различаю цифру — сколько?

— Сорок четыре, — живо подсказал Сергей Мартынов.

— Совершенно верно, сорок четыре передовика производства. Здесь люди разных профессий, разного возраста. Но всех их объединяет одно — они патриоты своей родины, своего города. Они трудятся во имя будущего, добиваясь выдающихся успехов в труде. Вот ткачиха Меланжевого комбината Глафира Резник, молодая красивая женщина. На ее лице написано стремление дать как можно больше метров добротных тканей для советских людей.

Аркадий Миронович перевел дух, оглядываясь вокруг себя. Аллея трудовой славы преобразилась. Сотни огней заливали светом дорожки, по которым неторопливо и степенно прогуливались люди труда, пришедшие сюда на отдых. На эстраде играл духовой оркестр, исполняя Марш энтузиастов. Портретов заметно прибавилось. Фанерные щиты стали крупнее, поднялись выше, как бы паря над гуляющими. Каждый портрет был вделан в добротную раму из красного дерева. Даже лоток с мороженым был предусмотрен по новому штатному расписанию. Чуть дальше шла бойкая распродажа разноцветных воздушных шаров.

— Мы должны, — продолжал Аркадий Миронович по листку, преобразовывать нашу прекрасную действительность, поднимая ее до уровня нашего идеала. И в этом нам показывает пример наш славный ветеран, кавалер четырех боевых орденов, капитан Мартынов Сергей Андреевич. Он рисует своих героев резко, крупно, объемно, выводя на первое место характер. Нет, это не штампованные поделки, это торжество нового искусства, потому что в Белореченске сотни людей заслуживают того, чтобы быть размещенными на аллее трудовой славы, а их здесь всего сорок четыре. Но каждые два года аллея трудовой славы обновляется, и капитан Мартынов с новой энергией принимается за творческую работу.

Аркадий Миронович остановился, пытаясь сложить из листка бумаги летающего голубя.

— Кто писал эту иудятину? — возмутился он. — Устаревший текст пятидесятых годов, сейчас так никто не пишет.

— Не знаю, — неумело оправдывался Мартынов. — Текст был передан по проводам.

— Возможно, это из моих юношеских работ, — поспешил согласиться Сычев.

Аллея трудовой славы постепенно темнела. Однако мороженица продолжала оставаться на посту. Более того — она приближалась, неся в руках пломбиры.

— Познакомься, Аркадий, — сказал Мартынов не без торжественности. Клавдия Васильевна, моя дражайшая…

— Как вы нас нашли? — удивился Аркадий Миронович.

— Он всегда сюда ходит, — говорила она, подавая Сычеву руку лопаткой. — К своим героям и героиням. У него с этой Глафирой большой закрут был.

— Что ты говоришь, мать? Побойся бога.

— Какая Глафира?

— А эта, знатная. Глафира Резник. Подбивал, подбивал клинья, чего ж теперь стесняться, она женщина видная. А город наш на ладошке поместится.