— Стоп! — резко прервала меня болотная ведьма.

— И ничего не «стоп», — не поддался я, поскольку меня уже понесло, не хуже Остапа Бендера. — Я не игрушка и не твоя собственность. В рабство я тебе добровольно не сдавался и факта продажи тоже не припомню. Распустились тут, понимаешь, на вольных хлебах! Совсем страх потеряли! А совесть, наверное, и вообще рождаться отказалась вместе с вами. Нашли себе мальчика для битья и забав извращённых...

И вот это было последнее слово, которое я произнёс в гневном монологе. Правда, понял я это далеко не сразу. Я ещё усердно разевал рот, корчил гримасы и сыпал обвинительными колкостями, обильно перемешивая их с нецензурными оборотами. А вот звука не было. Голосовые связки прекратили функционировать в мгновение ока и не трансформировали мои мысли не то что в гневную человеческую речь, а даже в возмущённый мышиный писк или злобное рычание амёб. Если, конечно, амёбы умеют рычать.

— Уф, какая тишина, — благоговейно произнесла птице-баба. — И чего я раньше всё это терпела? Ты не в курсе? Хотя откуда тебе, болезный.

Летающая многоликая непонятно кто широко расправила крылья. Мощно, прямо-таки с хрустом потянулась. Поиграла мышцой. Сделала пару па в стиле сенсея Шаолиня. И снова нахохлилась, превратившись в столетнюю старушку.

— Глазки-то поменьше сделай, — миролюбиво предложила она, закончив все манипуляции. — А то не ровен час наружу выпрыгнут, с веточки соскочат, ищи их потом во мху лесном да травушке густой. И мало того найти, так ещё обратно запихать нужно, без ущерба для организма. Подавятся, или поломаются, или, не дай бог, косеньким останешься. А мне ведь тебя целёхоньким вернуть надо, а то ведь не простят старушку. Ну да ладно, это другая история. Пора тебе.

Птице-баба, достала из недр своих «крыльев» лапку. Изящно, прямо-таки веером перекинула коготки справа налево, а потом слева на право. А после легонько щёлкнула самыми острейками коготочков.

Грома и молнии не случилось. Неведомые слуги не набежали на призыв хозяйки. Даже лёгкий ветерок не шелохнулся, не говоря уже о более крупном воздушном катаклизме, ведь явно колдануть чего-то хотела. И вот не получилось. Не такая уж и всесильная ведьма оказывается, хоть и болотная, и понты там всяческие, а вот нате вам, выкусите.

— Ну-ну, — ухмыльнулась мне в ответ на мои злорадные мысли ведьма. — Что с болезного взять? И чего только нашли-то в тебе, что я такого-этакого не разглядела? Ладно, не шлёпай губами. Звука всё равно нет, нечего попусту слюной брызгать. Прощевай, глядишь, может, и свидимся ещё на запутанных дорожках.

При этих её словах мир вокруг меня начал активно таять. Вот просто блёкли краски, расплывались контуры предметов, затихали звуки. Складывалось стойкое ощущение, что некто всевластный поворачивает потенциометр яви этого мира. Не погружает его в темноту и пустоту, а просто сводит его на нет. Так плавно меня ещё здесь не вырубали из сознания.

Глава 13

Пробуждение на этот раз пришло как-то резко. В смысле, вытолкнуло меня в реальность одним махом. Чувствовал я себя настолько бодрым и жизнеспособным, что готов был свернуть горы. Ну или по меньшей мере раскатать какого-нибудь гургута в тоненький мясной блинчик необъятных размеров. Да что там одного гургута? С дюжину гургутов! Увы, данных детей болот в обозримом пространстве не наблюдалось. Да и вообще с разумной живностью было не ахти. С неразумной, впрочем, тоже не особо. Всевозможная флора вокруг меня присутствовала, радуя глаза сочными, разнообразными красками. А вот с фауной, мягко сказать, было не очень. Точнее, совсем никак. Вот просто не было её.

— И где разумная жизнь этой планеты? — выдал я риторический вопрос в пространство.

Пространство продемонстрировало полнейшее наплевательское отношение к моей персоне и с ответом напрягаться отказалось.

— Может, полуразумная? — весело скорректировал я свой вопрос.

Результат в процессе отвечания не изменился ни на йоту. Окружающему миру я был не интересен.

— Ой, да и подумаешь. Не очень-то и хотелось.

Ещё раз оглядевшись, я выбрал наиболее предпочтительное направление и, насвистывая похабненький шансончик, двинулся обозревать окрестности. Определённой цели у меня не было. А поскольку единственным возможным для меня сейчас действием было бесцельное перемещение в пространстве на своих двоих, то именно ему я и предался.

Окрестности, впрочем, поражать меня какими-то интересностями собирались ровно настолько, насколько раньше собирались отвечать на мои вопросы. То есть ничуть, нигде и никак. Типа, иди нафиг и не отсвечивай. Не до тебя сейчас. Обижаться на них за это не входило в мои планы. Вот совершенно не то было настроение. И поэтому, чтобы хоть чем-то разбавить скучный пейзажик, я занялся единственным, что было для меня доступно — диалогом с самим собой. Со стороны это, наверное, смотрелось презабавненько. Или даже несколько сумашедшенько.

Идёт себе человек. Этаким прогулочным хозяйским шагом. Беседует активно сам с собою. Вид умный. Взгляд придурковатый. То ли сцена плачет, то ли психушка. В некоторых случаях это места взаимозаменяемые. Вот хоть сейчас бери и сажай в любое из них.

— А вот скажите мне, Серёжа, а какого это хрена у вас такое преомерзительно-приподнятое настроение?

— А вот не пошли бы, в свою очередь, Серёжа, в известном каждому россиянину направлении со своими неуместными вопросами.

— Это грубо, Серёжа, очень грубо. Вульгарщинкой попахивает.