Водителя Ауры, Жоакина, поселили в свободной комнате для персонала. Он разложил свои немногочисленные вещи и вышел знакомиться с другими слугами. Те не очень-то охотно его приняли. В общем-то, никто и не хотел заводить с ним дружбу: он пробудет тут от силы неделю, а потом уедет обратно.

Когда он вышел в кухню, все отнеслись к нему с холодом и безразличием, словно он был предметом декора. Он одиноко сел за стол, за что получил осуждающий взгляд от сидевшего напротив Матье, и погрузился в свои мысли.

Матье тут же переместился на другой конец стола. Там как раз сидела Кирстен, которая старательно полировала столовое серебро.

– Наши водители живут в своей хижине и никогда не сидят с нами за одним столом, – недовольно проговорил он. – А этот думает, что раз он водитель графини, то ему все дозволено: и жить во дворце, и просиживать штаны на месте мсье Вермера. Вот когда мсье Вермер придёт, живо сгонит его со своего стула!

– Чем тебе так не угодил этот испанец? – усмехнулась Кирстен, поднимая вилку на свет и проверяя, насколько хорошо она блестит. Убедившись, что блестит идеально, она отложила её в ящик и вытащила новую. – Или ты ему завидуешь?

– С чего мне ему завидовать?! – возмутился тот. – Мне просто обидно за наших.

– А с чего тебя вдруг стали волновать другие? Я работаю тут несколько недель и ни разу не заметила, чтобы ты проявил какое-то участие к чужим бедам.

– Ты меня плохо знаешь, – отрезал Матье. – Сегодня мы с Карлом сопровождали мадемуазель Мари на похороны Снежинки. Я собственноручно выкопал яму и похоронил кошку!

– Если ты этим хвастаешься, то это отвратительно, – с презрением ответила Кирстен.

– Я не хвастаюсь, – чуть обиженно ответил Матье. – Я делюсь впечатлениями.

Она знала, что Матье к ней неравнодушен, и ей стало неприятно, что он решил привлечь ее внимание таким «подвигом». Предыдущие его ухаживания не были такими отталкивающими. Кирстен понимала, что человек не может управлять своими чувствами, поэтому не избегала Матье и старалась быть ему другом. Ответить ему взаимностью она все равно не могла, ведь ее сердце было отдано Эмилю.

Матье, однако, так быстро сдаваться не собирался. Он сразу заметил, что его ухаживания Кирстен даром не нужны, и не понимал, чем ее так поразил Эмиль. В дворецком не было ничего особенного, даже обаяния. Он смотрел на людей так, точно их не существовало, и Кирстен не была исключением. Для Эмиля она была просто человеком, с которым он работает в одном дворце. Она даже не была ему другом. Вряд ли Эмиль вообще знал, как ее зовут. Это должно было ее оттолкнуть, но почему-то наоборот – притягивало. Почему? Матье не мог ответить на этот вопрос, но знал, что Кирстен никогда не сможет добиться взаимности от молодого дворецкого. Матье думал так вовсе не потому, что принижал ее. Просто он знал кое-что насчет самого Эмиля.

Дворецкому нравятся птицы, которые летают гораздо выше. Вот что он знал. Возможно, никто из слуг этого не замечал, но Матье видел чуть больше.

Кирстен, конечно, тоже о таком не догадывалась. Она слишком сильно увлеклась Эмилем и продолжала терзать себя тем, чему никогда не бывать.

Чем Эмиль ей так нравился? Да всем. Высоким ростом, кучерявыми русыми волосами, резкими, словно выбитыми из камня, чертами лица, а еще своей отчаянной смелостью. Он мог выражаться непристойными выражениями при господах, и ему за это ничего не было. Он мог говорить с хозяевами на равных, и те воспринимали это как должное. Он вообще удивительно вписывался в их общество.

– Я не хочу слушать историю про похороны, – наконец произнесла Кирстен и тяжело вздохнула. – Я уже сегодня ее слышала от мадемуазель Мари. Не хочу слушать об этом ещё и от тебя.

Весь день перед глазами Кирстен стояла кровавая картина, которую она видела утром. Каждый раз, когда девушка слышала слово «кошка» или «похороны», перед глазами возникал размозженный череп беззащитного существа. От этого образа в жилах стыла кровь, а внутри все сворачивалось в болезненный узел.

Больше они ничего друг другу не сказали. В кухню прошли дворецкий и экономка и заставили всех накрывать ужин.

***

Бильярдная была небольшой комнаткой, находящейся в глубине дворца. По центру стоял массивный дубовый стол, обтянутый зеленым сукном. На нем уже лежали треугольником белые шары с черным битком, отполированные так тщательно, что свет играл на их круглых боках яркими бликами. Длинная стойка с киями занимала почти всю стену, заставляя небольшую картину с изображением играющих в бильярд молодых людей ютиться в самом углу.

В другом конце комнаты была зона отдыха, где стоял тонконогий столик в окружении мягких кресел в стиле рококо. Там громоздился серебряный поднос со стаканами и хрустальный графин с золотистым коньяком.

После ужина Йоханн и Лука переступили порог бильярдной и первым делом плеснули себе коньяка. Они выпили его в один присест и синхронно скривились. Только после этого они вытащили по кию и принялись играть в бильярд. Играли по-дружески, не на счет, потому что ни Йоханн, ни Лука толком не знали правил. Они просто неловко били шары и обсуждали последние события, изредка прикладываясь к стаканам и загружая в рот воздушные пирожные, так вовремя принесенные Карлом.

– Не понимаю, что сегодня за день, – поделился Лука. – Словно все сговорились, чтобы сделать его как можно отвратнее.