— Кэсси, — укоризненно протянул дядюшка. — Это ошибка, ее нужно немедленно исправлять. Ну-ну, не сердись, милая! Но ты и сама должна понимать, что образование можно получить в миллионе мест попроще. А в заведения вроде вашей академии идут не столько учиться, сколько заводить связи!..

–

Я возвращалась домой. В кампус, конечно — нет у меня никакого дома, даже квартира родительская, и та сдана на пять лет вперед!

Адреналин шарашил по венам. Внутри меня все было сжато, словно в предчувствии удара, которого не случилось, но он обязательно случится, обязательно!

Меня потряхивало, шаги получались крупными, размашистыми.

Состояние было отвратным до тошноты, и я постаралась успокоиться. Во-первых, не хотелось бы попасть кому-то в таком виде на глаза, во-вторых, мне просто не нравится в нем быть.

Отойти в сторонку. Стать, прислонившись спиной к зданию.

Дыши, Кассандра. Вдох. Плавный, на счет до пяти. Задержать дыхание — еще на счет до пяти. И выдох — медленный, долгий, такой, чтобы успеть досчитать до десяти.

Раз, два, три, четыре… десять.

Еще раз.

Вдо-о-ох. Па-а-ауза. Вы-ы-ыдо-о-ох.

Еще раз.

Дыши, Кассандра. Дыши.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде, чем я смогла успокоиться. Напряжение не отпустило, но его хотя бы удалось затолкать вглубь, до лучших времен.

Я неспешно брела, вдыхала и выдыхала, а мысли были вялые и… горькие, что ли?

Родителей я почти не помнила, несмотря на то, что была уже сознательным человеком, когда они погибли. Приятель Микк, ставший лучшим другом и первым мужчиной, считал, что таким образом моя психика защищается от боли. Так или иначе, но я почти не помнила их лиц, что они любили, чему учили меня. Воспоминания, связанные с родителями, сбились в сознании в плотный, остро-горячий ком, к которому страшно было прикасаться.

А жизнь с дядей помнить было легко. Я иногда удивлялась, до чего же у нас с ним различаются взгляды на жизнь, как по-разному мы оцениваем и воспринимаем многие вещи (я в какой-то момент пришла к выводу, что потому они с папой и не общались: слишком разные), но дядя всегда обо мне заботился и многому научил. Для дяди, подозреваю, “позаботиться” и значит “научить”.

Он и учил. В том числе, и высшему пилотажу — общаться одинаково приветливо с людьми, которые тебе нравятся и которых ты терпеть не можешь. Сам дядя владел этим навыком виртуозно, а я, увы, научилась лишь со всеми держаться одинаковой букой. Дядя бился-бился, но чем сильнее он старался, тем “буковее” я становилась. Дядя сдался и переключился на цель попроще: стал учить меня обращать внимание на мелочи и запоминать детали.

Благодаря его науке, наверное, я и заметила Амайю, выходящую из очередного нарядного магазина. В руках у нее был пакет с покупками, в фирменных цветах и с броским логотипом.

У меня внутри неприятно заныло: здешние торговые точки — довольно дорогого толка, среднестатистические студентки в них могут ходить разве что как в музеи или на выставки, полюбоваться прекрасным. Позволить себе делать здесь покупки могла бы Эва Готье, дочь магната, или, к примеру, ее подруга Камий. И Амайя.

Я остановилась.

Дождалась, пока Амайя уйдет подальше и гарантированно меня не увидит, и натянув на лицо приятную улыбку, решительно потянула на себя дверь бутика, из которого она вышла.

Внутри магазин выглядел, как и снаружи: как праздничная игрушка. Продавец-консультант, дорого выглядящая и добротно выдрессированная, не спешила бросаться на посетителя с первых мгновений, давая осмотреться, и потому я подошла к ней первая.

— Добрый день, — я бросила взгляд на ее бейдж, — Марион! Я — Кэсс.

— Добрый день, очень приятно, чем я могу вам помочь? — С профессиональной благожелательностью отозвалась девушка.

— Видите ли, только что из вашего магазина вышла моя подруга. Вы не могли бы сказать мне, что она купила? — Спросила я, и спешно затараторила, не давая ей отказаться: — Я просто уверена, что она покупала у вас наряд к празднику, а я всю голову сломала, что подарить ей на Перелом года, и если бы я знала, что она купила, я могла бы подобрать что-то подходящее по стилю, какой-нибудь аксессуар, и это было бы мило и приятно, понимаете?

Продавец-консультант Марион явно колебалась, я умоляюще заглядывала ей в глаза, сложив на груди руки в молитвенном жесте, и она решилась.

— Видите ли, — осторожно отозвалась она, и тронулась с места. Я шла за ней как приклеенная, продолжая всем своим видом давить на жалость. — Я вовсе не уверена, что имею право распространять подобного рода информацию. И, хотя это, конечно, не запрещено…— Марион остановилась, взглянула на одно из платьев, надетых на манекен. — Мне бы не хотелось рисковать своим местом, если вы понимаете, о чем я.

Марион еще раз мягко мне улыбнулась, развернулась и ушла куда-то вглубь магазина.

А я осталась стоять возле ряда манекенов, разряженных в вечерние платья.