Лиза невольно прищурилась, рассматривая усатого дознавателя перед собой. Ну и работа у него. Но всё лучше допрашивать чистеньких девиц в светском учебном заведении об их адюльтерах, дабы отыскать виновника страшного преступления, нежели ловить убийц где-нибудь в глубинке. Впрочем, Шаврин на полевого служащего не похож нисколько, как показалось Лизе. Типичный кабинетный работник, погрязший в бумажной волоките. Одет с иголочки. Выглажен. Причёсан аккуратно. Разве что на пальцах следы от чернил. Но это опять же из-за бумажной работы. Сколько ему? Лет сорок, вероятно. Ничего, кроме своей службы, не знает.

Наверняка дознаватель глядел на неё и видел избалованную юную дворянку с каштановыми волосами и изумлёнными синими глазами. Тепличный цветок, падающий в обморок при виде крови, от которого никакого толку или помощи в расследовании и быть не может. Разве что об ухажёрах расспросить.

Лиза даже не могла решить, которое из этих предположений задевало её более всего.

– Иван Васильевич, – девушка голосом выделила обращение, – моя покойная подруга Ольга Николаевна Сумарокова была графиней. Племянницей самой княгини Зинаиды Николаевны Юсуповой. Как и полагается, моя умная и добрая Ольга ожидала подходящей партии для себя, – Лиза говорила сухо и терпеливо. – Теперь Танюша. Княжна Татьяна Александровна Разумовская, дочь уважаемого полковника, которая души не чаяла в своём благородном женихе и мечтала о браке с ним. Она гордилась тем, что её избранник не проматывает капитал покойного батюшки, а серьёзно занимается медициной и жертвует на благотворительность. А наша бедная и чуткая Наталья Францевна фон Берингер, баронесса и дочь флота капитана генерал-майорского чина, хоть и отличается лёгким и весёлым нравом в кругу подруг, никогда на мужчину глаз поднять не посмела бы без позволения. Вы ведь видели её в лазарете? Неужели не поняли, насколько Натали пуглива? Что же до меня самой, – девушка перевела дух от долгой тирады, – я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что недозволительно, а что допустимо в приличном обществе. Нас всех с малых лет растят высоконравственными дамами. А теперь подумайте сами, мог ли кто-то из нас иметь порочащие связи? Да ещё настолько, чтобы подвергнуть риску собственную жизнь.

Лиза умолкла.

В Смольном всегда по обыкновению царила тишина. Эту тишину хранили, как нечто священное. Девушки переговаривались в коридорах лишь шёпотом. Даже не смеялись неприлично громко. Но на сей раз тишина была такой, что сделалось слышно, как бьётся о стекло муха и как поскрипывает стул под приставом, когда он шевелится.

Шаврин усмехнулся.

– Вы могли многого не знать о подругах, Елизавета Фёдоровна, – заметил Иван Васильевич.

Лиза откинула за спину толстую каштановую косу. Жест вышел сердитым.

– Значит, и ответить на ваш вопрос я не могу, потому как сама не понимаю, что именно произошло. – Она старалась вести себя уверенно, совсем как её папенька, когда общался с чиновниками ниже рангом. – А из того, что знаю, вывод у меня один – мы девушки приличные и до невозможного скучные. Живём в стенах института. С людьми за его пределами общаемся мало. Слышала, что нас прозвали фабрикой кисейных барышень. Однако же две мои подруги отдали богу душу. И мне не меньше вашего хотелось бы выяснить, что случилось. Кому мои милые, добрые Оленька и Танюша могли навредить настолько, чтобы их убили. Вы ведь полагаете, что это убийство, я права?

– Elisabeth, – зашипела на неё со своего поста Анна Степановна. – Вас ждёт беседа с глазу на глаз.

– Оставьте. – Шаврин улыбнулся классной даме, а потом вдруг признался: – Занятная вы барышня, Елизавета Фёдоровна. С чего же вы взяли-с, что мы рассматриваем версию убийства?

Лиза кивнула на его записи.

– Яд. – Она смущённо потупилась. – Не сочтите, что прочла умышленно. Просто это слово написано весьма крупно. Я не могла не заметить. Вы думаете, что девочек отравили? Отсюда этот синий оттенок кожи у обеих. Но Ольга ведь ушибла голову. Я сама видела кровь на раковине и вокруг.

Шаврин окинул взглядом бумаги на столе, словно бы только что заметил, что расположился так, как ему привычно. Запоздало он начал складывать их стопочкой.

– Пожалуйста, Иван Васильевич. – Лиза сложила ладони в молитвенном жесте. – S'il vous plait [7] . Я ночь не спала. Беспрестанно думаю о том, как они умерли. Мы с ними с малых лет вместе. Скажите же, что произошло на самом деле? Я имею право узнать хотя бы самую крупицу истины.

Пристав страдальчески вздохнул. Он перевёл взгляд с девушки на её наставницу, которая сидела тихо и, вероятно, сама желала услышать ответ. И наконец решился.

– Экспертиза показала наличие идентичного яда растительного происхождения. Большего, увы, сказать не могу.

Анна Степановна снова зашептала молитву. Голос её сделался тихим и наполненным слезами.

– И Оленька? – прошептала Лиза, не веря услышанному. – Ольгу тоже отравили?

– Она, вероятно, почувствовала себя нехорошо ночью и побежала в уборную, но там ей стало плохо. Ольга Николаевна упала и ударилась головой. – Лицо пристава приобрело суровое выражение. – Яд вызвал остановку сердца. Поэтому, Елизавета Фёдоровна, если вы что-то знаете, я прошу вас всё мне рассказать. Быть может, вы что-то пили или кушали отдельно от того, что вам предлагалось в буфете накануне?

Лиза задумчиво покачала головой.

– Никаких гостинцев никому не передавали?

– Нет. Ничего такого.

– Фрукты? Яблоки, к примеру? Груши? Сладости, может? Вспоминайте, любезная Елизавета Фёдоровна, – пристав подался вперёд. – Вы гуляли в саду? Ходили в церковь? Брали что-нибудь у кого-то?

Она честно пыталась восстановить в памяти день накануне трагедии и без посторонних просьб. Снова и снова прокручивала в голове события, которые могли привести к гибели её подруг, столь внезапной и чудовищной, да к тому же одновременной. Но их дни были похожи один на другой. Никаких случайных встреч или незапланированных угощений. Они все четверо делали одно и то же, ели и пили одно и то же, а по Смольному передвигались неразлучной четвёркой в сопровождении классной дамы. Однако же Ольга и Татьяна погибли. А они с Натальей разве что переживали страшные последствия, но самочувствие их нисколько не пострадало.