Подойдя к другу, Марк осторожно потрогал его носком ноги. Друг спал, и не думая просыпаться. Марк схватился за плечо, потряс немного. Не помогало! Что делать, в самом деле, не в «убежище» же возвращаться, брать кадку с водой и обливать Алекса?

Марк наклонился к уху Алекса и, приблизив губы, громко закричал: «Пожар!». Алекс, еще не до конца проснувшийся, резко отреагировал на эти слова. Он замахал руками и попытался встать, чтобы убежать от опасности.

Схватил Марк друга за плечи, ещё раз встряхнул. Заметил, что взгляд того проясняется, на нём остановился, осмысленным стал. Берет, между тем, всё-таки упал в пыль городских улиц.

– Ты чего? – спросил Алекс.

При этих словах он посмотрел испуганно на друга, пытаясь одной рукой оттолкнуть, а другой – нащупать берет. Нащупал, на голову приладил, от Марка совсем оттолкнулся. Стал себя в порядок приводить, поглядывая на обидчика.

– С ума, что ли сошёл? Умереть мог от разрыва сердца! – сказал Алекс.

– Сидишь, не шевелишься, – ответил Марк. – Трогаю тебя, трясу, ничего не помогает. Думал, что и впрямь ты того.

– Чего «того»?

– Помер тут, пока я трудами занимался.

– Трудами? Это ты-то?

– Полагаешь, творить любовь – это лёгкое дело? Ещё какое сложное! Сам бы если не отлынивал…

– Сколько раз тебе говорил: не хочу продажных. Тошно мне, словно с куском мяса общаешься.

– Вот поскольку ты к людям, как к мясу, относишься, то и к тебе они также. Любить надо людей, любить!

– Говорю же, не могу!

Марк встал во весь рост, упёр руки в бока, расставил пошире ноги. Постоял, укоризненно посмотрел на друга и проговорил:

– Так может не в деньгах дело-то?

– В чём тогда?

– Может вообще девушки не нравятся тебе?

– Как это?

– Вот так! Содомский грех, может, на уме у тебя? Скажи мне, как другу, пойдём, лечить станем.

– Нешто лечится содомия?

– Другими словами, не отрицаешь факта?

– Брось ты, в самом деле! С чего взял?

– Не помню, когда с девушкой тебя не то, что в последний раз, а и вообще видал.

– Говорю тебе…

– Что ты мне говоришь? Деньги мешают любить? Не смешно ли это? Шёл бы через забор монастырский, монашки истосковались по вниманию мужскому. Друг на друга поглядывают, примеряются, кто из них на мужчину более смахивает.

– Ты взбесился, Марк?

– Чего так думаешь?

– Монашки, шлюхи… Меня в содомии упрекаешь. Может, на себя взглянешь?

– Со мной-то что не так?

– Зачем к Повелительницам рвёшься?

– На место их поставить хочу, дабы знало женское племя, зачем мужской род на земле присутствует.

– Думаешь один справиться?

– Хотя бы начну.

– Подумал просто: вдруг надоело тебе житьё нормальное.

– И? Договаривай!

– Хочешь в содержаны, а то и сразу в евнухи податься, вкусно есть, сладко спать…

– Вижу, разговор наш совсем в дурную сторону пошёл.

– Сам начал!

– О тебе же забочусь.

– О себе я сам как-нибудь позабочусь. Пошли уже в лавку старика Германа. Посмотрим, что для дела будущего есть там у него.

Алекс встал, отряхнулся, поправил берет. На Марка, меж тем, поглядывал зло, обиды ему прощать не собираясь.

– Ладно, – сказал Марк, – разговор наш позже продолжим. Добьюсь я правды от тебя, либо с девушкой какой жить будешь, либо в монастырь – мужской, понятное дело – отправишься. Там станешь грехи замаливать и о душе думать.

– Знаю я, что там в монастырях этих.

– Откуда?

– Слухами земля полнится. Ты уж опять что дурное надумал? Вижу, смеёшься просто надо мной.

– С чего ты взял?

Друзья пошли по ночным улицам, двигаясь к намеченной цели. Вдруг услышали в подворотне какой-то шум. Марк сделал Алексу предупредительный знак. Сам за пояс схватился и обомлел: забыл у подруги свой надёжный кинжал! Напрасно он это, ой, напрасно.

– Ты при оружии? – спросил Марк.

Алекс тревожно взглянул на друга, считая, что шутит тот, не иначе.

– Взял с собой лишь нож перочинный и отмычки – замки вскрывать. Ты, главарь наш, всегда за спокойствие отвечал.

– Мой клинок в «убежище», – сказал Марк.

– Кто ещё теперь рассуждать о девушках будет? Совсем со своей любовью головой тронулся. Ладно, пошли потихоньку, может ещё обойдётся.

Друзья направились к «шумной» подворотне. Подойдя ближе, они поняли, что не ошиблись. Из-за угла выглянуло грязное, забинтованное лицо. Вероятно, это был дезертир из имперской армии. Он сбежал из казармы и теперь занимался разбоем по ночам.