Из здания гауптвахты они отправились на радиоузел. Чесна еще слегка прихрамывала, но могла идти самостоятельно. Майкл увидел радиомачту, на самом верху которой мигали два огонька — предупреждение для низко летящих самолетов, — и повел всех за собой. Через четверть часа, после коротких перебежек по аллеям, они оказались перед каменным домиком, часовых у входа не было. Дверь была заперта. Несколько мощных пинков ногой, обутой в грязный сапог, — и дверь распахнулась. Майкл нащупал на стене выключатель. На столе стоял радиоприемник под чехлом из прозрачного пластика. У Чесны был опыт в работе с немецкими радиостанциями, и Майкл отошел в сторону. Индикаторы загорелись зеленым светом, Чесна перебирала частоты. Из маленького динамика доносился треск помех. Потом послышался далекий голос, говоривший по-немецки что-то о дизельном двигателе, требующем капитального ремонта корабле в море. Чесна поймала и норвежскую передачу о лове скумбрии, возможно, это была радиошифровка, передаваемая в Англию. Снова смена частоты, и заиграла музыка — траурный марш.

— Если высадка производилась, это должно было занимать весь эфир, — сказал Майкл. — Что происходит?

Чесна пожала плечами и продолжила искать. Она поймала радиостанцию, передающую сводку новостей из Осло; на ее волнах немецкий диктор хорошо поставленным голосом рассказывал о том, что еще одна партия железной руды была отгружена морем во славу рейха и что перед зданием правительственной ратуши в шесть часов утра будет формироваться очередь на отоваривание карточек на молоко. Переменная облачность, семьдесят процентов вероятности грозовых дождей и порывистого ветра. А теперь обратимся снова к успокаивающей музыке Герхарда Каатховена.

— А где же высадка? — почесал подбородок Лазарь. — Ведь она должна была начаться пятого…

— А может быть, и нет, — сказал Майкл. Он взглянул на Чесну. — Может быть, операцию отменили или перенесли.

— Но для того, чтобы перенести операцию такого размаха, должна была быть какая-то очень веская причина.

— Может быть, она у них была. Кто знает, что могло произойти? Но я уверен, что высадка еще не началась. Если бы все произошло утром пятого числа, об этом сообщалось бы на всех частотах.

Чесна знала, что он прав. К этому времени, по идее, эфир должен был бы разрываться от новостей, рапортов и сообщений партизанских групп. Но утро наступающего дня ничем не отличалось от остальных — это было утро траурных маршей и очередей за молоком.

Теперь Майкл знал, что им делать дальше.

— Лазарь, а ты смог бы взлететь на каком-нибудь из тех ночных бомбардировщиков, которые стоят на аэродроме?

— Я смогу взлететь на всем, у чего есть крылья. Я предлагаю двести семнадцатый «дорнье». С полными баками он может пролететь тысячу миль, и к тому же он быстрый, зараза. А куда мы полетим?

— Сначала разбудим доктора Хильдебранда. Потом выясним точно, где находится ангар «Железного кулака». Сколько времени займет перелет отсюда до Роттердама? Ведь это почти тысяча миль.

— Горючего хватит в обрез, — помрачнел Лазарь, — даже если баки будут залиты под завязку. — Он задумался. — Максимальная скорость «дорнье» примерно триста миль. При дальнем перелете следует придерживаться двухсот пятидесяти. Потом еще ветер… Пять часов, это как пить дать.

Слишком уж много всего зависит от обстоятельств, думал Майкл, но разве им было из чего выбирать? В следующей комнате, заставленной забитыми папками конторскими шкафами, Майкл, обнаружил карту: «Заводы Хильдебранда. Химический комплекс «Скарпа»». Карта была приколота кнопками к стене рядом с портретом Адольфа Гитлера. Красным крестиком на ней было помечено расположение радиоузла, а также всех остальных зданий: «Мастерская», «Столовая», «Камера испытаний», «Оружейный склад», «Казарма № 1» и так далее. Производственная лаборатория располагалась всего в сотне ярдов от того места, где они находились, а склад оружия был по другую сторону завода, если смотреть от аэродрома. Майкл сложил карту и засунул ее в испачканный кровью карман.

Производственная лаборатория. Длинное белое здание словно обросло трубами, соединяющими его с другими, более мелкими постройками, расположенными возле центральной трубы. За матовыми стеклами окон горел свет: доктор работал. На крыше лаборатории находился огромный резервуар, но о том, что было в нем: химикаты, топливо или вода, — Майклу оставалось лишь догадываться. Входная дверь была заперта на засов изнутри, но на крышу поднималась железная лестница. Люк в крыше оказался открытым, Майкл свесился вниз и заглянул внутрь, а Лазарь держал его за ноги.

За длинными столами, на которых были расставлены микроскопы, подставки с пробирками и другое лабораторное оборудование, работали трое мужчин в белых халатах и белых перчатках. В конце лаборатории стояли четыре больших, напоминающих огромные скороварки, закупоренных чана, от них и исходили пульсирующие звуки, похожие на стук сердца. Майкл предположил, что это был шум мотора, приводящего в действие механизм, перемешивающий дьявольскую гремучую смесь в этих докторских котелках. Примерно в шести метрах над полом вдоль всей стены лаборатории тянулась узкая железная площадка, ведущая к приборной панели над чанами с химикатами.

Один из работавших в лаборатории был высокого роста, и на нем была белая шапочка, по спине спускались длинные светлые волосы. Он был всецело поглощен рязглядыванием в микроскоп предметных стекол.

Майкл отодвинулся от люка.

— Немедленно отправляйтесь на аэродром, — сказал он Чесне и Лазарю. Чесна начала было протестовать, но он приложил палец к ее губам. — Слушай, Лазарь, если «дорнье» не заправлен, вам придется это сделать вместе с Чесной. Я видел заправщик на поле. Ты умеешь с ним обращаться?