Франциска внезапно вскрикнула и задрожала от экстаза, и Майкл позволил себе сделать то же самое. Оргазм, накативший несколькими сильными волнами, был одновременно сладостным и мучительным, существующим на грани боли и удовольствия. Франциска будто и сама несколько раз была на пороге смерти от наслаждения. Она прижалась к нему в своем возрождении, коснувшись его щекой. Ее приятно пахнувшие черные волосы попали Майклу на лицо, и он с удовольствием вдохнул их аромат.

Они лежали, деля головами одну подушку, и смотрели друг на друга. Ее пальцы водили по его бедрам.

— Что я могу сказать? — игриво спросила она.

— А что бы ты хотела сказать?

— Что-то, что не должна говорить леди.

— Что ж, никто тебя не услышит, кроме меня, а я и без того знаю, что ты леди.

Она облизнула губы.

— Ты меня очень, очень, очень, очень… возбуждаешь.

Это было музыкой для его ушей.

Второй раз они занимались любовью медленнее и мягче. Они оба устали, но хотели довести друг друга до исступления. Около трех часов ночи тела обоих блестели от пота, и они направились в душ. Вода вдруг резко стала ледяной, что вызвало у Франциски бурю смеха и серию крепких немецких ругательств.

— Ох! Время! — воскликнула она, заворачиваясь в полотенце. Ее лицо без макияжа казалось не менее прекрасным, а для Майкла — даже более. Она казалась такой естественной и сияющей, и ее собственный запах перемешивался с запахом сандалового шампуня и мыла. Она поднялась на цыпочки, игриво хохотнула и сбросила полотенце, после чего начала медленно обтираться, позволяя Майклу изучить ее тело снова.

— Ты бы лучше был осторожным, — предупредила она.

— Или что?

Франциска повернулась, прижалась грудью к его груди, обвила его шею руками и посмотрела прямо ему в глаза.

— Если он продолжит стоять, мне придется остаться с тобой на весь день. И тогда ты попадешь в беду.

— Если хочешь продолжения, просто попроси, — он опустил взгляд и невинно улыбнулся. — Э-э… похоже, растущему мальчику требуется завтрак.

— Похоже на то, — проворковала она, коснувшись кончика его носа. — Но тебе надо бы немного поспать, а мне пора идти домой, хотя мне грустно это говорить.

— Грустно говорить, — повторил он, поймав ее палец и игриво обхватил его губами. — Тогда не говори.

Она улыбнулась ему идеальной улыбкой свободы и счастья, но он увидел, что улыбка быстро начала угасать.

— Я действительно не могу остаться. У меня есть работа, и, чтобы делать ее, я должна явиться утром с ясной головой.

— То есть, я для тебя пагубный туман?

— Я серьезно, Хорст. Я хочу остаться и позавтракать с тобой… и, может, даже дважды, но…

— Но герр Риттенкретт вызывает.

— Да. И я хочу, чтобы ты не думал о том, о чем он будет говорить со мной. Тебе этого знать не нужно.

— И теперь это еще больше меня волнует, чем раньше. Это опасно?

Франциска отстранилась от него и сделала шаг назад. Пусть она была совершенно обнажена, казалось, что сейчас на ней сидела прочная броня. Одеваясь, она старалась избегать его взгляда.

Он сидел на кровати и смотрел на нее, все еще не веря в существование столь сказочной женщины. Одно воспоминание об их единении сегодняшней ночью вызывало в нем дрожь. Могу пригласить тебя на обед, чуть не сказал он, но в следующий миг приказал себе не говорить этого. Не просить. Никогда. Ни одну женщину.

Она вдруг посмотрела на него снизу вверх и, полуодетая, усмехнулась.

— У тебя лицо раненого щенка! Тебе нужно хоть несколько часов поспать, тогда почувствуешь себя лучше.

— Я в этом сомневаюсь, но все равно спасибо.

— Конечно же, ты почувствуешь себя лучше. Я на это очень надеюсь, потому что свою встречу я собираюсь провести максимально кратко… скажу герру Риттенкретту то, что он хочет услышать, и смогу посвятить оставшуюся часть дня тому, чтобы продемонстрировать тебе нечто такое, что тебе точно понравится. Ты не поможешь мне застегнуть платье?

Ее слова воодушевили Майкла. Он помог ей с платьем, задержав руки на ее упругих бедрах, по которым дерзко и игриво струилась шелковая ткань.

— Я уже увидел нечто такое, что мне понравилось.

— Мужчины, — хмыкнула она, и ее ягодицы напряглись под его пальцами. — Только посмотри на себя сейчас! Только что казался раненым щенком, а теперь — настоящий волк.

— Да уж, пожалуй, — тихо произнес он, нахмурившись, и пробежался руками вверх по ее телу. — А наш дражайший служитель Гестапо не обидится на твой… как бы это сказать… непрофессиональный подход сегодня?