Долбаный спутанный клубок! Одно цепляется за другое, другое — за третье, и конца-края этому не видно. Чтобы иметь нормальную сеть ПТУ, нужны преподаватели и начальное образование — чтобы будущий условный токарь хотя бы читать да писать умел! Очень, ОЧЕНЬ хорошо понимаю своих предшественников, которые от крестьянского вопроса отмахивались поколениями — трудно, неприятно, плохо воспринимается как аристократией, так и самими крестьянами. Плохой вопрос, грустный! Александр I упустил историческую возможность освободить крестьян после победы над Наполеоном, и я теперь, вместо получения удовольствия от созерцания того, что болезненные процессы на селе успели закончиться — и пауперизация бы уже прошла, и индустриализацию проводить было бы проще — должен отрывать от застарелых государственных ран коросты и смотреть на сочащуюся кровищу, без которой, увы, никак.

Вздохнув, я закрыл глаза и попытался выкинуть тоскливые мысли из головы. Все будет хорошо.

Балтийский завод коптил в небо трубами, грохотал сталью, скрипел прессами и ритмично гремел плотно нагруженными товарняками по железным дорогам. В этом судостроительному гиганту помогали тысячи рабочих. Положение их, несмотря на величину завода и столичное его расположение, не больно-то отличалось от коллег с других промышленных предприятий Империи. Квалифицированные кадры получали хорошее жалование, а чернорабочие, увы, в полном соответствии с «невидимой рукой рынка», вынуждены были довольствоваться малым.

Последние недели, в редкие минуты рабочего простоя, в курилках и на обеденных перерывах, в очереди за жалованием, по дороге на- и с завода, в набитых людьми бараках и в кабаках, рабочие львиную долю времени обсуждали нового цесаревича. Не сильно в этом отличаясь от остальных имеющих доступ к газетам или хотя бы слухам людей.

А поговорить было о чем — с момента гибели Николая (царствие ему небесное) Георгий не сходил с передовиц газет. Присоединению Манчжурии мужики конечно же радовались — воевать не пришлось, а страна приросла землями. Вот бы всегда так! Порадовались и Сибирию — производственные травмы здесь не редкость, и способное уберечь от ампутации или смерти лекарство — настоящее спасение, ибо пенсий по инвалидности Балтийский завод не платит.

А потом случилось самое настоящее чудо — руководство завода почему-то стало гуманнее и закрыло к чертовой бабушке заводскую лавку, заменив выдаваемую ее талонами часть жалования на живые деньги. Недоумение и радость были велики — многие рабочие имели перед заводской лавкой долги, которые теперь не будут расти. Отдать, конечно, все равно придется — завод будет удерживать из жалования, но по-божески: не более пяти процентов ежемесячно. Что такое «процент» многие рабочие не знали, но суть от этого не изменилась.

Через несколько дней проснувшееся человеколюбие начальства получило объяснение — цесаревич поговорил с уральскими рабочими. Поговорил нормально — не как с равными, но как с людьми! Поверить в это было сложно: Царя, конечно, в массе своей народ любит, но вспомнить, когда последний раз власть снисходила до объяснения своих решений — тем более на таком уровне — не смог никто. Чудно!

— Да врет он, — презрительно морщился сорокатрехлетний Афанасий и намахнул стопку, закусив ее соленым огурчиком. — Опять разбавил, собака! — погрозил проигнорировавшему это половому кулак.

Ничего ему Афанасий не сделает — все знают, что здесь разбавленная водка, и никого силком не тащат. Претензии? Вон двое дюжих молодчиков быстро объяснят старую истину: «а что ты хотел за такие деньги?».

Зато среди заводской молодежи Афанасий в силу возраста и квалификации пользовался большим уважением — чуть ли не с самого основания на Балтийском работает, начинал чернорабочим, за толковость был отправлен начальником цеха получать профессию слесаря, и теперь живет в арендованном домике, при жене, троих детях — все ученые, а старший уже успел устроиться на тот же Балтийский токарем. Настоящий образец для подражания, и молодежь время от времени уважительно приглашала его в кабак — выпить за их счет да поделиться мудростью.

Афанасию такие заведения уже давно не по рангу — сам он ходил в нормальные, чистые трактиры, и пил там нормальную водку, а не этот «шмурдяк». Добрый нрав, однако, позволил ему не зазнаться и не напрягать молодежь «проставой» в нормальном заведении — откуда у них такие деньги? Другие опытные и ценные для завода рабочие — особенно мастера — до такого снисходили редко, и на традиционное угощение для них молодежи приходилось тратиться изрядно — популярность Афанасия объяснялась еще и этим.

Один минус был у Афанасия — к властям, как и всякому начальству, он относился скептически:

— Молодые вы, обмануть как нечего делать. Дураку понятно, что на нашего брата-рабочего им плевать. Ишь ты, «пять лет потерпеть»… — фыркнув, Афанасий закинул в рот посыпанную зеленым луком картофелину.

— Мы-то может и дураки, — парировал девятнадцатилетний разнорабочий Федор, третий сын «середняка», решивший попытать счастья в городе и покинувший общину два года назад. — Но цесаревич-то точно нет: эвон каких дел наворотил.

— Покуда закона нет — говорить не о чем, — отмахнулся Афанасий.