Жалко мне его почему-то не было. Похоже, Йорд был просто не из тех людей, что способны вызывать жалость. Суровый, туповатый служака. Не в сути, а в своём нежелании осмысливать мир.

Ведь понял же, что его обманывают. Но понял, когда уже носом ткнули. Видать, не вникал в «посторонние» разговоры воинов своей дюжины. А ведь их не могло не быть.

Ну и сопи теперь в две дырочки. Сумеем — спасём. Будешь учить волчат. Не сумеем: там уже очередь выстроилась за юртой, кто готов предложить оригинальное решение проблемы наставничества.

В мешок сунуть, в реке утопить… Что-то же ещё мне сегодня предлагали по пьяни? А… Привязать за ноги к ездовой птице и тащить по камням, пока не сдохнет.

Так что терпеть тебе надо, Йорд. И молиться, чтобы у нас получилось с печатями. Ничего лучшего с тобой произойти просто не может.

Йорд глядел на меня исподлобья. Догадывался, наверное, что думаю я о нём. Но спрашивать ничего не стал. Гордый, собака.

Интересно, что он испытывал, раз прямо-таки извивался? Больно ему, что ли, было? Или всё-таки совесть прорезалась?

— Слушай, — сказал я Шасти, подумав. — У меня демон сидит в ноже. Может, как-то использовать его для снятия печати?

— Нельзя, — помотала головой девушка.

Чёрные волосы взметнулись, и ещё сильнее запахло травами. Вкусно так.

— А почему?

— Демон — тоже часть силы Эрлика, как и печать. Это как тушить пожар огнём, понимаешь?

Я не понимал. Но признаваться в этом было как-то неловко.

Предположил:

— То есть снимать печать надо обязательно противоположной силой?

— Ну да, — согласилась Шасти. — Или иной. Или такой же, как у Шудура, багровой. Но человеческой.

— Ну вот, — обрадовался я. — Демон же — тоже багровый!

— Нам нужно выбить клин, загнанный в дерево, но не сдирать всю кору, — терпеливо пояснила Шасти. — Демон не сможет съесть только часть охранного слоя души, куда вплетена печать. Он сожрёт всё. Йорд останется без защиты и погибнет от самого малого колдовского влияния.

— Ну… пусть не демон, — сдался я. — Но кто-то же может тебе помочь?

Шасти задумалась.

— Ну, разве что Бурка с его шаманским огнём.

— Почему шаманским?

Девушка рассмеялась:

— Ты спрашиваешь, как ребёнок Кай! Ребёнок, который не знает ни одной сказки!

Я с улыбкой развёл руками:

— Ну вот, такой уж я есть беспамятный. Так и живу — всё чужое и непонятное.

Шасти ласково коснулась моего запястья, и я ощутил, что ладони опять начали греться. Ну, что за напасть уже? Может, аллергия?

Мало ли из чего сделали воины эту проклятую араку?! Хозяйства у них нет, молока нет… Из чего они гнали свой самогон? Из драконьей крови?

— Колдуны владеют огнём Эрлика, — начала рассказывать Шасти, ласково поглаживая меня по запястью.

Приятное раньше прикосновение отзывалось теперь покалываньем, как от электрода со слабеньким током. И трудно было не отдёргивать руку.

— Это огонь преисподней, — говорила девушка нараспев, как сказку. — Страшный, багровый. Говорят, Эрлик зажёг его в небе, чтобы ковать там небесное железо и делать оружие. И небо отринуло его. Швырнуло вниз. Но Эрлик только обрадовался — ведь без власти неба он стал волен творить на земле всё, что хочет.

— А люди могут вызывать только багровый огонь? — спросил я и аккуратно высвободил руку.

— Ой, ну ты и смешной, — совсем развеселилась Шасти. — А как бы мы делали хоргоны, если бы не имели собственной силы? Ты же видел: хоргон — ключ между мирами. Им можно убивать и лечить, наказывать и защищать. Это — свободная от небес и земли сила. Я могу шарахнуть тебя хоргоном, как молнией, а могу прижечь, запереть рану. Понимаешь?

— Ну, наверное, да, — согласился я. — Вот так — понимаю.

— Смотри, — не поверила Шасти и взяла сухую метёлку сорной травы, что сохла у неё возле очага.

Пошелушила. Выпало маленькое чёрное зёрнышко.

— Это семечко с виду мёртвое, — пояснила она. — Но посади его в землю, и возникнет росток. Значит, в зерне есть законсервированная живая сила. И она пока не принадлежит Тенгри или Эрлику. Это сила жизни самого зерна. Так и у любого колдуна есть свой дар, своя нейтральная сила жизни, своё внутреннее зерно, семя. И колдун аккумулирует эту силу в хоргон.