– И в самом деле… Как же это ты, странница боголюбная, спободилась в такую-то даль забраться?

– Да вот, - Кира оправила платок на голове, - с богомолья шла, дай, думаю, зайду, проведаю сидельца нашего. Всё ж таки не чужой человек… Хоть и заклеймил себя, прямо сказать, славой мелкого садового воришки – вот сраму-то!

Купец застонал скорбно, прижавшись лбом к решётке:

– Мучительны укоры твои, матушка!.. Дочерям-то уж не сказывай…

– Не скажу, не трепыхайся, - успокоила его божья странница, - бо не увижу я девок твоих боле.

– Что так?

– Дале пойду, в страны полуденные.

– А… Габруся? Она с тобой?

Кира усмехнулась:

– Ну, можно и так сказать. Пришла со мной, а уж уходить я, по всей видимости, без неё буду… Впрочем, довольно языком ляскать. Скажи лучше, могу я тебе как-то помочь?

Никанорыч помотал кудлатой головой и понурился:

– Чем-от поможешь? Выкупа король Колбасковский не берёт – больно спесив и важен, не снизойдёт. А бежать отсель – дело немыслимое. Так, видать, и сгнию в этом порубе, аки тать последний.

– Отчего ж немыслимое? Пробовал что ль?

– Что ты! Что ты! – испугался купец. – Не пробовал и не пытался – оттого жив! Али не слыхала о…

– Кстати, да! – оживилась Кира. – Где же знаменитое чудище трёхголовое? Я тут уже сколько времени топчусь, а оно и не чухается…

Из-за решётки обречённо махнули рукой:

– Да на тебя не нападёт, не опасайся. Разумно оно: имает лишь тех, кто на аленький цветочек – сокровище Колбасковских садов покушается. И коли покуситель пойманный бежать надумает. Вот тогда ему несдобровать…

Кира поёжилась. Всё ж таки неприятно сознавать, что из темноты на тебя сейчас пялятся кровожадные глазки невидимого монстра. Пусть даже и не расценивающего субтильную старушонку в качестве объекта нападения. Пока не расценивающего…

– Где ж оно, - старушонка с опаской оглянулась через плечо, - дислоцируется?

Купец, просунув руку сквозь прутья решётки, потыкал пальцем куда-то по направлению круговой дорожки, посыпанной красным песочком.

– А ты либо не заметила, когда сюды шла? Должно, луна тогда ещё не поднялась над холмом, в потёмка-то и не разглядела… Обратно пойдёшь, так уж смотри внимательней: столб врыт у подножия, до коего оно и прявязано на цепь. А цепь та длиннющая, что путь речной, да тяжкая, что судьбина моя…

Вот блин. Оно, оказывается, на свободном выгуле. Ну, почти свободном. Почему это Кире казалось, что чудище из клетки должно сторожить? С чего бы? Как из клетки прикажете воров ловить?

Да уж… Остаётся надеяться, что и вправду нападать на безобидную бабульку оно не станет…

– Ладно, - промолвила она несколько нервно. – Раз помочь нечем, пойду я. Одного не пойму: зачем окликал неизвестную прохожую, о чём просить хотел, если просить не о чем?

– Дык, - снова округлил глаза страдалец, - стражника бы мне позвать – другий день не приходит, баланду не приносит. Запил, должно, в честь праздничка… А я, болезный, хоть пропадай! Я уж и звал, и по прутьям грохотал, и, вон, миски все выставил за порог с намёком – всё без толку! Оголодал я, матушка, терпенья нет…

Кира машинально опустила глаза, глянув на указанные миски. Покивала сочувственно головой, обдумывая, как добраться до дворцовой кухни и вернуться к несчастному с харчами. Потом… снова глянула на миски… На решётку… На миски…

– Как? – воскликнула она, хлопая глазами. – Выставил за порог? В смысле?

Между прутьями решётки эти миски вряд ли пролезли бы.

– Так обыкновенное дело, - удивился в ответ узник. – Как… Приоткрыл дверку да выставил.

Собеседники уставились друг на друга в полном недоумении. Поморгав какое-то время глазами и по-рыбьи, беззвучно поразевав рот, Кира вышла из столбняка, взялась за решётку и потянула к себе. Дверь легко, хотя и со страшным скрипом, подалась…

Ещё раз подивившись на местные тюремные порядки, спасательница решительно откинула решётку. Та мягко хряпнулась о зелёную мураву склона.

– Ну, Порфирий Никанорыч, - покачала головой богомольная странница, - всяко видала, но такого… Чтоб узник по-чесноку томился в незапертом узилище!.. Чего ради?!

– Не-не-не! – решительно замотал головой узник, поспешно прикрывая дверь обратно. – И не уговаривай! Уж лучше в порубе чахнуть, нежели на зубах у чудища хрустеть!

– Да нет там никакого чудища! – воскликнула Кира и, ухватившись за решётку обеими руками, дёрнула на себя. – Эй, чудище-е-е-е!! Ау!

Купец не сдавался – держал дверь со своей стороны крепко. Куда ей его перетягать! Она всё ж таки старая женщина, а он крепкий, хоть и слегка удручённый тюремной диетой, мужик. Да уж… Под мышку его не засунуть и насильно на волю не унести. Насильно оно вообще никого спасти невозможно – хоть лоб себе расшиби в усердии: если человек решил страдать, то все мотивирующие силы вселенной бессильны…

– Ну и чёрт с тобой! – психанула Кира и пнула по клетке ногой. – Сиди, болван! Не хочешь на свободу – не надо, дело хозяйское! – и сердито зашагала вниз по ступенькам.