— Ваше превосходительство!

Капитан Сайманов склонил голову, взгляд черных глаз метнулся от меня к побелевшей даме. Она невольно покосилась на мундир, затем вздохнула. А рядом замаячил невысокий бурят, чьи глаза ярко горели. Юный менталист уже потянулся нитями магии к сознанию несчастной, когда негромко цыкнул.

— Простите, ваше высокоблагородие! — дернулся ефрейтор испуганно, поняв, какую ошибку чуть не совершил.

Без приказа применил магию к гражданскому лицу. Дурень малолетний.

— Ты что, щегла узкоглазая, под трибунал захотел?! — услышал я рычание Сайманова.

— Да я…

— Успокоились, — резко бросил я и кивнул даме. — Гостями займитесь, остальные жандармы присмотрят за порядком.

— К-к-конечно, — пискнула женщина.

В ее блекло-голубых глазах загорелся вопрос, но погас, стоило мне нахмуриться. Сжав губы в тонкую линию, она поправила форменный пиджак, после чего исчезла в дверях. Приготовилась к антракту, чтобы вовремя выпустить всех из зала.

— Елизар, Жаргал, идете рядом и молчите. Разговаривать буду я.

Ефрейтор Шоноев опустил голову, а вот капитан Сайманов, наоборот, расправил широкие плечи и кивнул. Темная прядь упала ему на лоб, но пальцы даже не дрогнули. Бедняга так и стоял по стойке смирно, пока я не сдвинулся с места.

Внутри меня буквально распирало от ярости. И вряд ли выражение лица излучало дружелюбие.

Мимо памятника Максима Горького я проскочил без остановки, даже не обернулся на ойкнувшего Шоноева. Для него, как и многих приезжих ребят, отделка театра казалась чем-то прекрасным. Кусочек эстетики, ради которого люди со всей страны и зарубежья стекались в наши края. От Мариинского до Большого театра в Москве тянулась слава памятников культуры, ею пропитался каждый клочок земли в Российской империи.

Меня такие вещи впечатляли мало. Насмотрелся за все детство, а от подобных мест всегда веяло затхлостью давно прогнившей системы. Сколько ни пыталась императрица Анастасия привить во мне любовь к возвышенному, так ничего у нее не вышло.

«Плебейская кровь», — цыкала она недовольно, когда я воротил нос от очередного посещения какого-нибудь спектакля. Потом, правда, императрица клала ладонь мне на макушку и зарывалась пальцами в пряди.

Эта мимолетная ласка была единственным проявлением чувств моей так называемой прабабки. Обычно следом летела фраза, которую я навечно спрятал в глубинах памяти и вспоминал только в самые редкие моменты: «Совсем непохож на папеньку, все больше от моего деда взял». А затем бросала взор на портрет Александра III.

Я стряхнул невесомую сеть воспоминаний, торопливо шагая в полумраке коридора. Мелькали таблички с пометками на дверях, попадались даже именные. Несколько раз я слышал, как Жаргал что-то спрашивал насчет актеров, чье имя значилось на двери. Елизар неохотно бурчал в ответ, что с глупыми мыслями в корпусе жандармов делать нечего.

Почти не прислушиваясь к болтовне подчиненных, я взглядом выискивал нужный проход. В голове крутились идеи, одна другой кровавей. В своих фантазиях я уже сжимал лебединую шейку танцовщицы в красном, смотрел в наполненные страхом глаза и тряс, тряс, тряс… разрезал тягучую атмосферу хрустом костей, наматывал на кулак рыжие кудри.

Она думала, я ее не узнаю? Или рассчитывала на другой эффект от своего выступления?

Маленькая лживая дрянь. Гадалка предсказала, как же. Часть меня все-таки мечтала ошибиться. Вдруг грациозная нимфа, ловко скользившая в танце с огненными веерами по сцене, совсем не Катя. Не юная дурочка, отравленная насквозь идеями краснозоринцев. Какая-то другая рыжая девка, безликая и незнакомая, которую и в застенки Петропавловской крепости отправить не жалко.

Сердце пропустило удар, затем второй. Что мне за дело до революционерки? Одной больше, одной меньше — все тише в стране.

— Ваше превосходительство? Командир?

Я остановился, слыша шум и смех за дверьми. Пальцы коснулись деревянной поверхности, затем скользнули по ледяному металлу ручки. Кто-то кричал, остальные бормотали, требовали тишины. Там, за сценой, бурлила жизнь, среди реквизита. Другой мир, где каждый имел право на самовыражение в стенах этого здания. Невольно прикрыв глаза, я на мгновение прислушался к звонкому смеху.

Ее смеху… Чистому и несдержанному, как бьющий ключом источник среди непроглядной тайги. В нем все дышало жизнью, солнечной энергией, которая разгоняла вечно свинцовые тучи над Петербургом. И бесконечный поток я собирался перерубить на корню.

— Выведите всех актеров, режиссера арестовать. После второго акта допросите каждого в отдельности, — холодно бросил я, чувствуя, как пламя гнева распространилось по телу.

Веселится она… Паршивка.

— Да, командир, — раздался неуверенный ответ за спиной.

Я толкнул двери и решительно вошел. На конторке из красного дерева от колебаний воздуха метнулись явочные листки со списками актеров предстоящих спектаклей. Проигнорировав их, я окинул взглядом притихших людей, метнулся от одного перекошенного лица к другому. Пока не нашел хрупкую. Фигурку в компании двух балерунов, которые за секунду до нашего появления вовсю развлекались и болтали.