— Госпожа, если он правду говорит, так скажи нам это! Скажи, что мы во всем виноваты и больше не достойны быть твоими охотниками, раз проиграли самую важную битву в своей жизни! Лучше так, чем слушать твой ласковый голос и гадать, почему ты не зовешь нас назад, хотя можешь!

— Я не могу! Не могу вас воскресить! А Калунна не хочет! — Беата скорчилась у зеркала.

Ее разрывало на части от боли и чувства вины.

Ее кецали верили, что она может подарить им новые жизни, просто не желает этого. Они понятия не имели, какая пропасть раскинулась между их могущественной любовницей и нынешним ее воплощением.

— Как это «не можешь»? Ты же самая сильная ведьма и главная жрица вересковой богини! Тебе подвластно все! — Гиль мотнул головой. — Ты всегда воскрешала всех, кого было нужно, а мы, выходит, тебе больше не нужны?

— Гиль, да заткнись ты уже! Почему тебе вечно приходится все разжевывать, как младенцу? — Эйне застонал. — О воскрешении не просят, это бессмысленно, жрицы сами решают, кому даровать вторую жизнь, а кому — нет! Госпожа Беата нас даже не помнит! А если помнит, значит, прощения мы не заслужили! Мы — мертвы! Прими это с честью, как полагается охотнику Калунны!

— Пусть госпожа сама это скажет, глядя мне в глаза! Хватит говорить за нее!

Беата не выдержала и все-таки заплакала. Закрыла лицо руками.

Ей было очень-очень плохо.

Повисла звенящая тишина.

— Госпожа? Ты чего? — растерялся Гиль.

— Моя госпожа, прошу, не плачь, — голос Эйне зазвучал очень мягко, — мы понимаем и примем любое твое решение. Я счастлив, что ты не забыла нас. Больше ничего не нужно.

— Аскет ихэров, — проворчал Гиль, — мне очень даже нужно. Будь я живым, я бы сейчас обнял и утешил мою госпожу, и в моих объятиях она забыла бы о любых горестях. А потом мы с тобой пошли бы и отыскали пропавших девушек, раз глупые собаки этого не могут. Госпожа, может, дашь нам шанс исправиться? Я же люблю тебя. И Эйне любит. Почему нам нельзя к тебе?

Беата рвано вздохнула и вытерла слезы.

— Потому что я — не Ата, Гиль. Ата была могущественной ведьмой, а я… я — всего лишь разбитый осколок, который создали, чтобы Ата не страдала, как сейчас страдаете вы. Я не могу воскрешать мертвых. Калунна сказала, у меня это получится лет через триста, и то не факт. У меня очень мало сил, я не умею испарять врагов щелчком пальцев и проживу лет восемьдесят, если она не продлит мне жизнь. Мне нечем поделиться с вами. Я — слаба. И просто не могу вытащить вас оттуда. Иначе сделала бы это уже давно.

Гиль запустил пальцы в волосы.

— Все настолько плохо? Но я думал… госпожа, прости меня. Твой Гиль — идиот.

— Зато мой Гиль очень красивый, — грустно пошутила Беата, и он слабо улыбнулся ей.

Лицо Эйне посветлело.

— Значит, ты не сердишься из-за нашего проигрыша. Не винишь нас.

— В чем? Эйне, ты же очень умен. Ты давно должен был понять, что раз я не Ата, то и винить мне вас не за что. Я никогда не видела вашу империю. Не жила во дворцах. Не брала в охотники красавцев-кецалей. Я даже Калунну встретила всего пару лет назад и теперь служу ей, но не всегда хорошо. Иногда она сердится на меня, иногда я проклинаю тот день, когда не решилась бежать и осталась в ее культе. А мне целый континент нужно заставить ей поклоняться, — Беата тяжело вздохнула. — Беседы с вами — моя отдушина. Волшебство, которое позволяет забыть обо всем, кроме вас двоих. А я разбудила вас и нарушила ваше мирное посмертие. Но вам не придется терпеть эту муку вечно: когда я захвачу Кловерфилд, Калунна погрузит вас в сон. Вы оба забудете обо мне, вернетесь в свой дворец, к прекрасной и всесильной Ате, и все будет хорошо. Прошу, потерпите еще немного.

Эйне вздрогнул.

— А я ведь помню кусок того сна: я очнулся в твоих объятиях и оказалось, что моя смерть — всего лишь сон. И вся война — сон, но уже вещий. Узнав о нем, ты поспешила принять меры, которые нас спасли. Жрицы скрыли наши земли колдовством и направили их корабли мимо нас, в великий океан, в котором они навеки затерялись. Вера в их бога не наполнила животы солдат, и они все умерли от голода. А мы продолжили жить, и ничего дурного не случилось.

Гиль оживился.

— А я видел нашу победу в войне! Как мы с Эйне возвращаемся, и ты объявляешь, что началась мирная жизнь и мы всех спасли! Вся империя праздновала это и славила наши имена! — он мечтательно улыбнулся и застыл. — Но в реальности мы проиграли, и наша страна была разорена захватчиками. Госпожа. Я не хочу снова в этот сон.

— Что? Но Гиль, либо так, либо вам придется вечно блуждать по загробному миру и сходить с ума.

— И пусть. Я не хочу этих пустых надежд. И не заслуживаю блаженного забытья, раз не смог защитить свою страну, — Гиль взглянул ей в глаза, — но еще больше я не хочу расставаться с тобой и оставлять тебя в одиночестве. Мы останемся здесь. Верно, Эйне?

Тот глубоко вздохнул и кивнул.

— Верно. Мы будем служить тебе, как сможем. Будем поддерживать. А через триста лет, когда ты вернешь себе былое могущество, то воскресишь нас. Мы подождем.

Беата содрогнулась.

— Нет. Вы с ума сошли. Я разбудила вас меньше года назад, а вы уже не выдерживаете такого посмертия. Лучше вы эти триста лет проведете в раю, чем в аду.

— Что такое ад и рай? — спросил Гиль.

Эйне нахмурился.

— Пыточная и место посмертного наслаждения из религии Безымянного бога. Но нас это не касается, ведь мы верим в Калунну, как и ты, госпожа. Ей судить наши поступки, а нам решать, где мы хотим быть. Я не буду счастлив, обманываясь. Жить… нет, существовать в утешительной лжи унизительно. Не нужно мне таких снов.