Михаил Рудаков был потомственным сибирским охотником, и хотя он был русским, а не якутом, эвенком или представителем другой народности Сибири, но в следах разбирался не хуже них, да и стрелял так же. Внимательно осмотрев следы лёжки и окрестности, он подошёл к командиру, капитану Самохвалову и произнёс:

– Товарищ капитан, шестеро их было, обуты в наши сапоги. Ушли буквально перед нами, пожалуй, и часа не прошло.

– Понятно… Спасибо, Рудаков, свободен. Свиридов!

К капитану подскочил радист с переносной рацией.

– Передавай первому: обнаружил следы шести человек, начинаю преследование.

Пока радист связывался со штабом батальона и передавал сообщение, всех собак подвели к месту лёжки неизвестных и дали им её обнюхать, после чего рота двинулась на поиск и захват неизвестных.

Получив от командира второй роты капитана Самохвалова донесение о неизвестных, ведших наблюдение за строительством укреплений, и направление, куда они двинулись, майор Богатырёв, командир батальона охраны тыла, отправил свою третью роту на перехват. Не прошло и получаса с тех пор, как бойцы третьей роты двинулись навстречу второй, когда из рощи на мгновение показались несколько фигур в нашей форме, после чего сразу скрылись. Взяв след, бойцы рванули вперёд и вскоре нагнали неизвестных. А когда на приказ остановиться те открыли огонь, то и бойцы охраны миндальничать не стали и быстро подавили неизвестных огнём. Группа капитана Самохвалова, шедшая по следу уже второй час, ускорилась, услышав впереди звуки перестрелки. Они подоспели к концу захвата.

Капитан Самохвалов с командиром третьей роты старшим лейтенантом Мезенцевым смотрели на шестерых в нашей форме. Четверо из них были мертвы, один тяжело ранен и ещё один, со старшинскими погонами, ранен легко. Разговорить его удалось очень быстро. Это оказалась разведгруппа немцев, к счастью без рации, а значит, что-либо сообщить своим они просто не могли.

Погрузив в подошедший грузовик тела немецких разведчиков, бойцы охраны на машинах двинулись в расположение своего батальона.

Глядя вниз из кабины кукурузника – ой, пардон, лёгкого самолёта У-2, – я ничего не видел внизу. Летели мы на высоте порядка трёх сотен метров над землёй (не думаю, что немцы специально будут летать ниже), так что с воздуха наши работы были не видны. Я специально решил пролететь лично, чтобы, как говорится, своими глазами проверить качество маскировки.

Три дня и ночи ударного труда не пропали даром: две линии окопов полного профиля с деревянной облицовкой стен, чтобы земля не осыпалась, крытые огневые точки для пулемётов и накрытые маскировочными сетями капониры для противотанковых самоходок – всё это было незаметно с воздуха. И немцы, похоже, ни о чём не догадываются, хотя в последние дни мы перехватили в этом районе четыре их разведывательные группы. Мой батальон охраны тыла показал себя с самой лучшей стороны. Отдыхать ребятам не пришлось, они работали, выделяя лишь немного времени для сна. За эти три дня они минимум по паре раз проверили окрестности засады и кроме немцев нашли ещё нескольких дезертиров.

Наша армия уже передислоцировалась к месту операции, и теперь оставалось лишь ждать, когда немцы предпримут серьёзный штурм. Все противотанковые и штурмовые самоходки мы расположили у заслона, как и обычные противотанковые орудия; правда, они были чуть позади них, но тоже в крытых капонирах, так что защиту от полевых орудий и миномётов имели неплохую. Моя дивизия, разделившись пополам, ждала своего часа в стороне от места предполагаемого прорыва, как и два батальона новеньких Т-43.

Части, державшие оборону, должны были сымитировать свой отход, но на всякий случай примерно на расстоянии километра от места прорыва подготовили себе одиночные огневые точки, а ещё через километр от них расположились мои бойцы. Это был самый неопределённый момент предстоящей операции: если немцы не рванут в наш тыл, а примутся за расширение прохода, то наш план мог и сорваться.

Наконец ещё через день немцы предприняли сильную атаку с артиллерийским обстрелом и бомбардировкой наших позиций в нужном нам месте, и бойцы радостно стали отходить, так как умирать никто не хотел, а тут законный повод отойти. В принципе, весь план строился на том, что немцы будут бить вдоль дороги, потому что какой смысл прорывать нашу оборону напротив дремучего леса, где нет дорог и где ещё неизвестно сколько будешь пробираться через него с техникой, если вообще сможешь это сделать.

Пробив брешь в нашей обороне, немцы, естественно, стали её углублять, на это и ушли все силы их части. Однако через километр наше сопротивление резко возросло, и немцы остановились. Мне пришлось помочь оборонявшимся бойцам частью своих противотанковых орудий и парой батальонов бойцов, но свою бронетехнику я не светил.

В этом месте на нас наступала 24-я танковая дивизия 48-го танкового корпуса вермахта. Командир дивизии генерал-майор Максимилиан фон Эдельсхайм, получив донесение от командира 21-го моторизованного полка о том, что им наконец удалось прорвать оборону русских, решил закрепить этот успех и бросил в бой 24-й танковый полк. Кроме того, он направил туда и 26-й моторизованный полк, а также 24-й разведывательный батальон, а в качестве огневого усиления 89-й артиллерийский полк. Также он приказал выдвигаться к месту прорыва противотанковому и зенитным дивизионам, чтобы в случае необходимости прикрыть свои части от русских танков и самолётов.

Учитывая возросшее сопротивление русских на флангах прорванного коридора, он приказал оставить там сильные заслоны, а остальным частям своей дивизии двигаться дальше. Если ему удастся вырваться в русский тыл, то он своими моторизованными частями внесёт полный разлад в русскую оборону. Их штабы и склады окажутся под ударом, и таким образом можно будет нанести противнику существенный урон, а если его поддержат другие части вермахта, то, возможно, они смогут если и не разгромить всю русскую группировку войск, то наверняка взять в кольцо их значительную часть. Ну а потом будет намного легче их полностью разгромить.