Загит умолк, видя, что я начинаю улыбаться, и вопросительно уставился на меня.

— Так… — понял я, откуда ветер дует, но на всякий случай уточнил: — А от кого вы всю эту историю узнали? От жены? Ну, раз из Святославля вернулись. Верно?

— Ну, так, — кивнул Загит — от Оксаны.

Он был очень напряжён и взволнован, мне даже стало жаль его. Марат-то уже сообразил по моей реакции, что в этой истории было ещё что-то и, просто, с нескрываемым любопытством, ждал продолжения.

— Я почему спросил, откуда вы это узнали, потому что у нас с тёщей был уговор. Она не строит против меня козни, а я не рассказываю вам про этот случай. Но раз уговор нарушен с её стороны… А, кстати, какую она теорию подвела под всё это?

— Что ты бандит и валютчик, — хмыкнул Марат уже совершенно обычным своим тоном. — Мол, так запугал бедного дядьку, а он далеко не из пугливых. Я сразу сказал, что ты не бандит. Но, если честно, испугался, что ты мог связаться с криминалом и их руками дядьку прижать. Сам бы ты, извини… Но чтоб вот так, чтоб он сам все с родной жены снял… Давай, рассказывай, что там на самом деле было, — не скрывая нетерпения, попросил он.

Взглянув на и так потрясённого Загита, подумал, что мой рассказ его добьёт. Но делать нечего. Не оставаться же мне бандитом и грабителем в его глазах.

— Вам будет неприятно это слышать, — с сочувствием проговорил я, взглянув на тестя, — но делать нечего… Когда мы с женой сообщили, что ждём ребёнка, точнее, за нас всем сообщила моя сестрица, что Галия беременна, Оксана начала требовать от Галии сделать аборт. Я тогда запретил жене общаться с тёщей. Она у меня к телефону не подходила, когда звонки длинные шли, междугородние, потому что каждый её разговор с матерью заканчивался ее слезами. И тогда Оксана придумала подключить Марию. Звонки из Балашихи обыкновенные, но кому надо такое выслушивать, поэтому жена у меня вообще перестала подходить к телефону. Тогда Мария приехала сюда и довела Галию до нервного срыва.

Марат переглянулся с угрюмым отцом, но тот слушал, опустив глаза, а я продолжал:

— Честно говоря, этой вашей Марии очень повезло, что меня рядом в тот момент не было, убил бы на месте. Но потом подумал и решил, что Мария такая же блаженная, как и Оксана, поэтому решил действовать сразу через её мужа, он замдиректора в таксопарке, думал, авось, нормальный серьёзный мужик. Я к нему приехал, объяснил ситуацию, по-человечески попросил жену приструнить, ничего такого не просил, хотел только, чтоб нас оставили в покое… А он меня послал. Прямым текстом… Марат, я похож на человека, который утрётся и уйдёт в такой ситуации?

— Не, никак. И ни один нормальный мужик не утёрся бы, — поддержал меня Марат и Загит, уже глядя мне в глаза, кивнул, начиная понимать, что эта история приобретает совершенно неожиданный для него поворот.

— Поймите меня правильно, я должен был заставить эту семейку отцепиться от нас. Иначе не видать бы нам с женой детей, она, просто, не выносила бы их в такой нервной обстановке. Пришлось обратиться к нашим с Галиёй друзьям и попросить устроить мне рейд «Комсомольского прожектора» в таксопарке. Вы же знаете, что я член «Комсомольского прожектора» и чем он занимается?

— Ну, я слышал, что комсомольцы из него ходят по предприятиям, — неуверенно ответил Марат, — а вот конкретно чем они там занимаются, не смогу сказать.

— Ну, многие не знают, — кивнул я. — А «Комсомольский прожектор» существует для выявления нарушений и, при необходимости, если нарушения серьёзные, мы передаем материалы в соответствующие органы, в милицию, например. А та уже по этому поводу может уголовные дела возбуждать, если информация от комсомольцев подтверждается. Короче, в этом таксопарке за несколько часов я нашёл грубых нарушений советских законов просто воз и маленькую тележку. Директору и замдиректора, нашему Епихину, грозили реальные сроки лет на восемь, а то и на десять каждому. У них там рыло в пуху у обоих будь здоров, поверьте мне. Вот кто бандит и уголовник, а не я. Там сплошная уголовщина.

— Ну, это да, наши в общаге про такси много чего рассказывали, — усмехнувшись, подтвердил Марат, — и продажа водки пассажирам это самое невинное.

— Я не удивлён, — впервые после долгого молчания заговорил Загит. — Они, и правда, очень хорошо живут.

— Когда Епихин увидел меня во главе «Прожектора», он сразу всё понял и в тот же вечер к нам на Щербаковскую пришёл. Ему одного взгляда на меня хватило в таксопарке, чтобы понять причину этой проверки. Он неглупый мужик, плохо, что только силу понимает. Привёз мне деньги, эти цацки бабские… Зачем он их с жены снял? Похоже, что в наказание за то, что нас донимала с Галией с этим абортом… Сказал, что золото нашему будущему ребенку в качестве извинения. Цацки все эти у Галии сейчас лежат. Прямо очень просил их взять. А деньги я в деревню отдал. Старики ремонт летом на них сделали, там сейчас все удобства в доме, вода горячая. Единственный дом на всю деревню такой. Так что, деньги на благое дело пошли… Епихин умолял не сажать его, не передавать результаты рейда никуда. А я ж и не собирался никого сажать, родня всё-таки, хоть и немного безумная. Мне всего-то надо было, чтоб они от нас отцепились и дали Галие родить спокойно.

— Значит, мог бы и не брать у него денег и всего остального, — заметил Загит. — И не было бы сейчас никаких разговоров.

— Вот, как раз, и не мог, — возразил я ему. — В такой ситуации деньги, наоборот, обязательно надо брать. Муж Марии преступник, организовавший множество преступных схем на своём предприятии. Там, возможно, если глубоко капнуть, не на срок, а на расстрел наберётся. Он очень сильно рискует, оставив меня за своей спиной с такой информацией. То, что я взял деньги, говорит ему о том, что я согласен молчать и никто за ним не придёт. Понимаете? А если бы я отказался, он бы мог себе вообразить что угодно, в том числе и то, что я, всё же, намерен сдать его милиции. Тут уже не только для меня, а для моей беременной жены могли возникнуть серьезные риски.