— Обычно я не обязан, — перевод: люди узнают его, потому что он знаменит. Я бы сочла его самоуверенным, если бы у этого утверждения не было оснований.

— Кроме того, чтобы это изменило? Ты бы позволила мне остаться на ночь? Или я бы, по крайней мере, получил прощальный поцелуй у двери?

— Пожалуйста, я бы вышвырнула тебя быстрее, — я украдкой бросаю взгляд, чтобы увидеть, как он хмурится, и не могу удержаться от хихиканья.

— Извини меня, но любому должно быть так повезло находиться в моем присутствии. Я имею в виду, что люди любят меня. Я выиграл единственного Хейсмана, который когда-либо был у этой школы.

— Боже, боже, боже, у кого-то определенно большая голова.

— Ты прекрасно знаешь, какая у меня большая голова, — напевает он.

Я делаю паузу в своей задаче, чтобы бесстрастно взглянуть на него. Единственная трещина в моем фасаде — это то, как я облизываю губы, мой рот вспоминает, как он так хорошо вписался в него.

Он явно не смотрит на меня, уставившись на Рэйвен, когда говорит громче, более четко.

— Кроме того, что такого плохого в том, чтобы быть квотербеком?

— Я могла бы спросить тебя о том же самом. Что такого плохого в том, чтобы быть дочерью тренера?

Он брызжет слюной и вскидывает руки вверх.

— Кроме того факта, что я собираюсь остаться на скамейке запасных до конца своей карьеры в колледже?

— Это если мой отец узнает. Чего он не сделает, потому что зачем ему это? — я не упоминаю, что моему отцу тоже, вероятно, было бы все равно. Сначала он мог разозлиться, но потом справлялся с этим и прятал пачку презервативов в моем комоде, опасаясь еще одного испуга от беременности.

— Но это то, зачем мы здесь, чтобы поговорить. Если мы продолжим видеться друг с другом…

Пронзительный звонок прерывает объяснение Отиса. Рэйвен подпрыгивает от неожиданности и спрыгивает с его колен, устав от чрезмерного шума. Отис наклоняет голову в знак извинения, отвечая на звонок.

Я все еще сбита с толку, мой рот широко открыт в шоке от его незаконченного предложения. Хорошо, что я не подвожу глаза, когда он говорит это дерьмо, иначе я бы определенно облажалась.

— Моника? Ч-что случилось? Почему ты плачешь? Я не могу понять тебя, когда ты поешь йодль. Не могла бы ты сделать глубокий вдох и успокоиться, пожалуйста? — он делает паузу. — Ладно, ты должна взять себя в руки. Мама не ведет себя как стерва и, если я еще когда-нибудь услышу, как ты ее так называешь, я собираюсь…

Еще одна пауза, и он раздраженно дергает себя за волосы. Я бы поспорила на кучу денег, что Моника — его младшая сестра.

— Моника, если… Моника, я клянусь… Заткнись и послушай меня. Зачем ты звонишь мне, а потом не слушаешь? Если мама говорит, что ты не можешь выходить, значит, ты не можешь выходить. Точка. Что ты хочешь, чтобы я сделал?

После двухсекундной задержки он разражается лающим смехом.

— Ты не в своем уме, если думаешь, что я собираюсь это сделать, — осознав, насколько представительным он выглядит перед аудиторией, Отис смотрит на меня и вздыхает. — Слушай, Ика, мне нужно идти. Я занят. Но просто успокойся. Когда я приеду домой на Рождество, я, ты и Катя пойдем куда-нибудь и будем веселиться до двух часов ночи, если это то, что сделает тебя счастливой. Просто сиди пока смирно и перестань так усложнять жизнь мне и Кэтти. И ради всего святого, будь повежливее с мамой, черт возьми, — никакого обмена нежностями, когда он заканчивает разговор, наконец-то предоставляя мне возможность взорваться, как бы это ни было запоздало.

— Продолжаем видеться друг с другом? — я усмехаюсь. — У тебя проблемы с памятью? Ты склонен что-то забывать?

— Я мог бы спросить тебя о том же самом. Я знаю, ты хорошо провела время в прошлую субботу. Ты сама мне это сказала и, если ты попытаешься это отрицать, я буду ходить от двери к двери и спрашивать отзывы у твоих соседей.

— Не будь несносным, — я крепче сжимаю свою косметичку. — Ты знаешь, что это не то, о чем я говорю.

Отис появляется в дверях ванной и прислоняется к косяку. Меня отталкивает то, что он сказал, но больше всего я в ярости от того, насколько гиперактивной он меня делает. Когда я поворачиваюсь лицом к зеркалу, чтобы избежать встречи с ним, мои любопытные глаза выдают меня, устремляясь к его отражению, каждый раз замечая что-то новое в его телосложении.

— На самом деле, я не знаю, — растягивает он, невозмутимо, приближая к размышлениям.

Я не могу оставаться на месте. Не могу больше пялиться на него. Я заставляю себя чем-то заняться, залезть в свой шкаф и выбирать наряд.

— Какую часть того, что я вышвырнула тебя из своей квартиры, ты не понял?

— Итак, ты признаешь это. Ты солгала. К тебе не приходили друзья? — он звучит властно, защищаясь.

— И? — я хмыкаю, смущенная своей непреднамеренной оплошностью. Наконец я останавливаюсь на самом потасканном топе, который у меня есть, сочетая его с обтягивающей короткой юбкой, в которой моя задница выглядит совершенно сногсшибательно.

— Я хотела, чтобы ты убрался из моего дома. Что означает…

Он не заполняет пробелы, а говорит в замешательстве.

— Что это значит?

Я застегиваю юбку, затем выхожу из шкафа и сердито смотрю на него. Я знаю, что футболисты и спортсмены в целом не являются сливками академической среды, но я также знаю, что они не большие болваны, учитывая, насколько стратегичен спорт. В их сотрясенных мозгах должна быть хоть капля ума.

Меня раздражает, что он прикидывается дурачком. Поэтому, когда я отвечаю, я веду себя некрасиво. Ни в малейшей степени.