Шрифт:
Государственная торговля в категориях «качество», «цена», «свежесть» конкурировать с ними не могла. Да и не собиралась. Этот крестьянский «пригородный» промысел являлся частью многолетнего уклада жизни, казавшегося совершенно естественным. У многих городских семей особенные отношения с сельскими поставщиками завязывались на протяжении поколений. Нередко у «своих» селян горожане на лето снимали часть дома, «выезжая на дачу». Это было удобно и взаимовыгодно: крестьяне получали «живые деньги», а горожане, из тех, кто не имел возможности иметь собственное загородное пристанище, могли покинуть душный и пыльный город, чтобы пожить на лоне природы в «доме с прислугой», чувствуя себя едва ли не «господами старого времени» [42] .
42
Тема летнего житья на дачах в советской литературе и кино возникает неоднократно, и изучать ее можно во всех подробностях. Перечитайте хотя бы повесть «Тимур и его команда» Гайдара, ведь приключения Жени Александровой происходят как раз в подмосковной деревне подле железнодорожной станции, где еще «со старого времени» летом сдают дома под дачи. Из текста можно понять, что деревенские жители, главным образом, обслуживают дачников и ездят в город торговать молоком, ягодами-грибами и прочим, полученным со своего сада-огорода и собранным в лесу. В деревне остро стоит вопрос о налетах юных хулиганов на сады. Столкновение шайки Квакина с командой Тимура происходит в первую очередь из-за разницы положения детей в поселке. «Тимуровцы» – дети дачников, горожане из состоятельных семей, приезжавшие в деревню только на лето, чтобы отдохнуть: сам Тимур – племянник инженера автозавода, Женя – дочь полковника, Коля Колокольчиков – внук доктора и т. п. Им просто непонятно, зачем красть, если яблоки и груши есть у всех, в своих садах! Компания Квакина – деревенские мальчишки. Поесть дома вволю яблочек из своего сада они не могут: для их семей это товарная потеря. Поэтому они и крадут, чтобы не только полакомиться, но и подзаработать на мороженое, пиво и папиросы, продавая «добычу» пассажирам поездов, делающих остановку на станции.
Прямо оттуда
В то самое, ставшее теперь легендарным «довоенное время» комиссионные магазины советских городов оказались просто завалены отличного качества вещами. До того – целое десятилетие «после НЭПа» – вещи не покупались, а «распределялись по ордерам». Одеждой, обувью, отрезами тканей премировали ударников труда. Не то чтобы «промтоварами» вообще не торговали – когда было что, то продавали, но бывало это не всегда… чаще как раз и не было товаров этих самых. В то время приоритет отдавался отраслям тяжелой промышленности, производившим вооружение, боевую технику и военные самолеты.
При тотальном дефиците каждая тряпочка ценилась. Вывешенное на дворе для просушки стираное белье приходилось караулить, чтобы не покрали с веревки. Одежду и обувь берегли. Носили все до последней возможности, неоднократно ремонтируя, штопая, перелицовывая, перешивая и перекрашивая. Опытные портные, сапожники, мастера по латанию калош, выкупив у местных Советов патенты на частную работу, «зашибали хорошую деньгу», реставрируя ношеную обувь и поновляя старые вещички.
Казалось, их процветанию пришел конец, когда в 1940 году вдруг появилось столько всего и сразу! Осенью 1939 года в состав СССР были включены области Западной Украины и Белоруссии, прежде принадлежавшие Польше, а потом страны Прибалтики, Бессарабия и Северная Буковина. Оттуда стали привозить ткани лодзинских текстильных фабрик, которые не видели с «до революции». Бостоновые и шевиотовые костюмчики. Пиджаки из твида. Модного кроя пальто, пошитые из английских тканей «молескин», в вельветовый «рубчик» или в «селедочную косточку»! Плащи-макинтош. Туфельки на каблучках! Галстучки, шляпки, сорочки. Дамские и мужские перчатки. Легкие платья, береты, жакеты и горжетки… Наручные часы разных марок. Духи-помады, тонкое шелковое белье, чулки… ой, да разве все упомнишь?!
Такую роскошь прежде видели разве что в «Торгсине» [43] , да и то не такую, а приблизительно похожую. Конкуренцию «Торгсину» составляла контрабанда. Не кто-нибудь, а сам Маяковский, кипя благородным негодованием, обрушивался на модниц, покупавших жакеты, привезенные контрабандистами, яростно плюясь обрывистыми строками:
Знаю я – в жакетах в этихна Петровкебабья банда.Этипольские жакеткик нампровозятконтрабандой [44] .43
Торгсин – государственная организация в СССР, занимавшаяся обслуживанием гостей из-за рубежа и советских граждан, имеющих «валютные ценности» (золото, серебро, драгоценные камни, предметы старины, иностранную валюту), которые они могли обменять на пищевые продукты и другие потребительские товары. «Брать в Торгсине» считалось невероятно престижным. Это была одна из самых весомых привилегий советских граждан. Указывало на особенное положение в советском обществе.
44
Владимир Маяковский – «Письмо к любимой Молчанова, брошенной им».
Но к исходу 20-х годов советские границы перекрывались все надежнее, связываться с контрабандистами становилось все опаснее. За провоз, хранение, продажу и покупку контрабандных товаров советские законы строго карали.
После ликвидации магазинов для торговли с иностранцами все «заграничное» стало стоить очень дорого. Кое-что привозили моряки и иностранные специалисты, работавшие на советских предприятиях. В Ленинграде, Одессе и портах Кавказского побережья что-то оставляли «приезжие по линии интуриста». Но подобный ввоз был каплей в море спроса, а потому все вместе это стало называться «дефицитными товарами», и цены на них так подскочили, что позволить себе купить «привозное оттуда» могли очень немногие. Это даже не называлось покупкой. «Дефицит» не покупали, а «доставали». И вот теперь все «это» приобреталось совершенно легально, через систему комиссионных магазинов. Можно было просто пойти и купить по более или менее приемлемой цене за самые обычные советские деньги. От такого голова радостно шла кругом!
Теперь никто не осуждал за желание нарядно одеться, выглядеть элегантно, как прежде, когда, бывало, на комсомольских собраниях решалось – а не проявление ли мещанства «брюки-дудочки» и галстук в полосочку!? Возникли новые моды. Поменялись вкусы. Это очень заметно по предвоенным фильмам – их персонажи и одеты не так, и ведут себя несколько иначе, чем в советских кинокартинах, снятых тремя-пятью годами ранее [45] .
Тогда же появились пластинки с записями певцов-эмигрантов – Александра Вертинского и Петра Лещенко, специфического «цыганского репертуара», исполнителей чувственных и страстных аргентинских танго, с новыми мелодиями польских, румынских и прибалтийских джазовых оркестров.
45
Посмотрите фильмы «Антон Иванович сердится», «Сердца четырех», «Музыкальная история». Сравните с «Путевкой в жизнь», «Светлым путем», «Вратарем», «Горячими денечками», «Партбилетом», «Ошибкой инженера Кочина» и пр. Одеты люди совсем не так. Поменялся их образ жизни. Конечно, это все киногрезы, но, если появились мечты об этом, значит, возникли они не просто так, не на пустом месте.
Собственные патефоны, выпускавшиеся Коломенским патефонным заводом, приобрели уже многие, а вот пластинок не хватало. Завоз пластинок «оттуда» весьма существенно восполнил музыкальный дефицит и очень разнообразил досуг трудящихся.
Глубокий выдох
Имелся и еще один повод если не порадоваться, то хотя бы облегченно выдохнуть, провожая 1940 год. Много в нем случилось такого, чего, правду сказать, и не ждали. После того как в ноябре 1938 года «железный нарком» НКВД товарищ Ежов «был переведен на другую работу», возглавивший наркомат верный сталинец товарищ Берия снарядил расследование дел своего предшественника. Этим фактически был положен конец «Большому террору», невероятным по масштабу репрессивным акциям, производившимся согласно приказу наркома НКВД за № 00447 от 30 июля 1937 года и нескольким дополнявшим его. Все происходившее в это время советская пропаганда называла «ежовщиной», возлагая вину на бывшего наркома и его ближайшее окружение.
Специальная комиссия, ревизовавшая деятельность коломенского РО НКВД, проверив следственные дела 1937–1938 годов, пришла к выводу, что большинство из них было сфабриковано и фальсифицировано. Из 120 таких «дутых дел» 56 окончились смертными приговорами, приведенными в исполнение на Бутовском полигоне [46] . По результатам расследования начальник Коломенского райотдела НКВД Галкин и его помощник Терновский попали под следствие, в ходе которого Галкин признал, что дела фабриковались по отработанной схеме: «Протоколы допросов писались особой группой сотрудников в отсутствии обвиняемых. Другая группа сотрудников понуждала эти протоколы подписывать» [47] .
46
По каждому из этих дел проходил не один человек, а группа обвиняемых. То есть количество жертв в разы больше.
47
Согласно показаниям других обвиняемых, эти группы составлялись из курсантов школы НКВД. По профилю занятия их называли «писатели» и «ударники». «Писатели» фабриковали письменные признания обвиняемых, а «ударники» били подследственных, заставляя подписывать протоколы, полные самых вздорных обвинений.