22 ноября, когда первая нота Троцкого союзническим посланникам была передана по телеграфу, Хаус и члены его миссии направлялись из Лондона в Париж на заседания Межсоюзнической конференции (начало 29 ноября) и Высшего военного совета (начало 1 декабря). Собрание государственных деятелей в Париже предоставило удобный повод для обмена мнениями по этому вопросу. Было вполне естественно, что Вильсону, сильно полагающемуся на все советы полковника Хауса, связанные с межсоюзническим сотрудничеством, следовало дождаться результатов его дискуссий с другими лидерами альянса в отношении подхода к Советам.

Однако прежде, чем мы обратимся к парижским дебатам, было бы неплохо немного подробнее проследить за ходом событий в Петрограде, где последующие дни должны были оказаться весьма беспокойными для официальных американцев.

Как уже отмечалось выше, действия большевистских лидеров по захвату власти и прекращению войны вызвали большое беспокойство и брожение в официальном американском сообществе Петрограда. Особенно пострадали представители военной миссии, чьи функции в первую очередь заключались в усилении сопротивления немцам на Восточном фронте и которые теперь понимали, что столкнулись с полным и катастрофическим провалом решения основной задачи. Генералу Джадсону, как главе военного представительства Соединенных Штатов в России, чувствовавшему личную ответственность в этом отношении, выпало взять на себя ведущую роль в предложении курса, по которому следует идти дальше.

В течение нескольких недель после Октябрьской революции Джадсон сблизился с членами Комиссии Красного Креста, особенно с Рэймондом Робинсом, в свою очередь поддерживавшим тесную связь с большевистскими лидерами. Сразу после захвата власти большевиками, 9 или 10 ноября, Робинс, действуя совершенно независимо и без ведома посольства, нанес визит Троцкому в Смольный институт и обсудил с ним работу Комиссии Красного Креста. После нескольких слов откровенного разъяснения относительно прошлой роли своей миссии Робинс прямо поставил перед Троцким вопрос о том, стоит ли ему здесь оставаться. Троцкий ответил, что непременно стоит, и даже сразу предпринял определенные меры по просьбе Робинса по подготовке поезда Красного Креста из Петрограда в румынские Яссы для некоторых поставок в адрес находящейся там аналогичной миссии. Всего тремя неделями ранее Робинс наградил в своем дневнике Троцкого эпитетом «проклятие ложного духа», но, как и Томпсон, очень быстро изменил свои взгляды под влиянием Октябрьской революции.

Кстати, упоминая Смольный институт, заметим, что это огромное архитектурное сооружение на востоке центра Петрограда до революции служило аристократической школой для благородных девушек. Летом 1917 года он был захвачен в качестве резиденции Петроградского совета, а с приходом к власти большевиков и до марта 1918 года оставался резиденцией советского правительства. Таким образом, термин «Смольный» использовался в то время в том же смысле, в каком впоследствии стал использоваться термин «Кремль».

Встреча Троцкого с Робинсом и ее удовлетворительные результаты убедили последнего в возможности успешного ведения дел с советскими властями, по крайней мере, в определенных вопросах, и оказывать на них – через сотрудничество и различного рода помощь – влияние, которое вполне могло бы укрепить американские позиции и заставить большевиков пойти на определенные уступки в вопросе выхода из войны. По этой причине Робинс полагал, что помощь по линии Красного Креста (и не только) из Соединенных Штатов в Россию должна продолжаться, а американским официальным лицам в Петрограде следует поддерживать тесные неформальные отношения с большевистскими лидерами. Под влиянием Робинса генерал Джадсон также был настроен в пользу аналогичных взглядов.

Вероятно, без ведома посла генерал рекомендовал своим руководителям в Вашингтоне еще до 25 ноября обратиться к советским властям относительно сотрудничества в подготовке технических пунктов перемирия с целью влияния на формулировку таким образом, чтобы обязать немцев не перебрасывать войска с Восточного фронта на Западный. На самом деле это была тщетная надежда. Распад российских армий к этому времени стал фактом, а не юридической формальностью. В этом случае никакой клочок бумаги, особенно подписанный беспомощными в военном отношении большевистскими лидерами, не смог бы удержать немцев от действий, рассматриваемых ими как жизненно важных для ведения войны: а именно переброски максимального количества сил с востока на запад в строгом соответствии с развитием военных реалий. Но ситуация была отчаянной, и следовало использовать любую возможность, какой бы отдаленной от действительности она ни казалась. Соответственно, генерал Джадсон сделал это предложение Вашингтону. По состоянию на 25 ноября Джадсон так и не получил ответа из Вашингтона. Теперь, когда нота Троцкого была передана правительствам союзников, а до германо-советских переговоров о перемирии оставалось всего несколько дней, беспокойство Джадсона по поводу хода событий перешло в острую тревогу.

Вечером в субботу, 24 ноября, у генерала Духонина, так и пребывающего в Могилеве, состоялся телефонный разговор с генералом Марушевским [21] , начальником Генерального штаба в Петрограде. Следует помнить, что оба этих офицера принадлежали к военным старой царской формации, а не к большевикам (Духонина вскоре варварски растерзали солдаты, Марушевский был заключен в тюрьму). Они по-прежнему пользовались военными линиями связи, естественно под строгим контролем коммунистических комиссаров, тщательно отслеживающих их разговоры.