«Пять процентов. Понятие жизни и смерти перемешивается в кашу»…

Все звуки вокруг заглушает громкий писк в собственной голове, хватаюсь за раненую ногу одной рукой, второй зарываюсь в спутанные водоросли. Так больно, так режуще больно, ощущение такое, будто кость торчит наружу. Лучший ученик сектантской церкви понимает, насколько мал шанс такого исхода событий, но сердце колотится быстрее чем когда-либо, и не решаюсь взглянуть на рану. А если бы и решился, то всё равно не смог бы — возникшее помутнение в глазах, кажется, и не собирается проходить. Так хочется посмотреть Терзателю в глаза и покрыть его проклятиями, чтобы тому и в голову больше не приходило так поступать.

Приложив немало усилий и потратив на сие действо половину оставшихся сил, поднимался на ногу, опираясь о каменную стену.

Нет, так не пойдет.

Заглушено простонал, щурясь и сползая, прижавшись к стене, обратно на землю, ибо стоять на одной ноге было слишком опасно, слишком тяжело. Представитель церкви смаргивает кровавые слезки и решается взглянуть на рану.

Кость не торчит… пока что. Но она точно пробила всё что можно было пробить. Иначе было не объяснить эту багровую лужу, струйка которой уже начала стекать к краю отступа, дабы устремиться вниз, в бездну неизвестности.

«Вы слышите человеческую речь»…

Сверху намного более удачно сваливается… некто, подняв вокруг клубы пыли и заставив меня раскашляться. Парень ловко приземляется на выступ, прыгнув таким образом, чтобы распределить весь удар о землю по всему телу и нанести себе как можно меньший ущерб. Он, не ощутив никакого дискомфорта от падения, сразу бодро вскакивает на ноги, задирая голову вверх, дабы посмотреть на стоявших сверху людей.

— Подтолкни его, Аммия! — раздаётся со стороны человека в облачении для экспедиций в подобных местах, но будто далеко-далеко, из-за пределов этого города, этого мира выпал шанс встретиться с человеческими отбросами.

Когда глаза снова способны сфокусироваться, поднимаю полный взгляд на незнакомца.

Неизвестный опускает когтистое существо с отвратительной внешностью и ослиными копытами на землю и ласково подталкивает его в проём в грунте. Там темно, и пока не видно, насколько он глубокий, и есть ли там вообще пол, но нелюдь подчиняется и с тихим подвыванием ковыляет во мрак.

— Твоя очередь, крошка! — кричит, задрав голову и глядя на стоящую у самого края девушку в аналогичном сооружении. Разумеется, она напугана.

— Перестань так меня называть, Мерек! Иначе… буду называть тебя гороховым шутом! — она нервно хихикает, пытаясь скрыть свой искренний страх перед падением. Она может разглядеть стоящего у лужи крови меня, потому она ещё больше страшится перед пропастью, явно не желая повторить мою судьбу. Она стучит носком по краю пропасти, настраивая себя на то, что союзник там, внизу, потому она просто не может остаться наверху в одиночестве. Тем более, не хочется показаться хрупкой «принцессой в беде», потому она делает глубокий вдох и целится так, чтобы в противном случае упасть на напарника.

Аммия ступает ногой в яму, проваливается в объятья затхлого воздуха, ощущает сквозь защитную одежду ветерок, омывающей ее со всех сторон. Дыхание теряется между слоями грязного воздуха. Кажется, она сейчас упадет в обморок… Однако она приземляется — удивительно — не на камень и даже не на мою тушу, она приземляется на руки мужчины, что удачно её поймал. Открыв глаза, воительница видит зеленые, порванные перчатки её союзника на своих бёдрах.

Резко она вскакивает с его рук, ощущая ногами твердый пол, что сразу приводит её в чувства. Хотела она уже вскрикнуть «нахал!» из-за таких прикосновений, однако… Она поднимает одну ступню, понимая, что ступила прямо на лужу моей крови.

— Господи! — вскрикивает она с нотками отвращения, сразу же отскакивая в противоположную сторону, куда-то за спину Мерека, настороженно глядя в отблескивающие из-за еще не выплеснувшихся красных слёз. Ей противно даже смотреть на меня. Даже противнее осознания того, что она ступила на мою кровь.

Мерек опускает взгляд на ранение и скорчивает гримасу отвращения. Он выглядит так, будто его сейчас вырвет, но Аммия знала — он видал вещи и похуже, простым переломом его совершенно не напугать.

— Упс… как-то сильно тебя толкнул, извиняй.

Улавливал этот самонадеянный взгляд и угрожающе тыкнул пальцем в сторону мужчины перед (над?) собой.

— Поднимайся на ноги, бич, и продолжай свой священный путь, ну или перестань играть в молчанку и прикончи меня, раз тебе этого так хочется. Аммия, крошка, пойдём, — фыркает Мерек, корчась в нескрываемой злобе и враждебности, непривычной для самого себя. Человек передо мной — представление намного большей грязи, чем накопилось в этом Мереке за все годы нечестивой жизни.