А что еще он мог выбрать? Мигрант без понтов – беспонтовый мигрант. Среди них четверых именно Леон отвечает за то, чтобы общаться с внешним миром: инвесторы, власти, другие участники рынка. На его уровне происходит большинство действительно крупных сделок, и даже переговоры с важными дистрибьюторами без него невозможны.

Леон открывает дверь, его взгляд останавливается на лице Джека. Приходится невольно ощупать себя – он же вроде не грязный.

Пальцы натыкаются на редкую, но ощутимо отросшую щетину. Точно. Бриться тоже нужно каждый день, он не Гэри, чтобы это выглядело мужественно. И усишки небось, как у девственника.

– Проходи. – Леон делает шаг назад.

– Я вроде не опоздал. – Джек трет заросший подбородок и заходит внутрь.

– Ты вовремя. Присядь вот здесь, на диван.

Его светлая минималистичная гостиная размером с концертный зал. Странно, что эхо не гуляет – мебели-то почти нет. Когда они собираются на футбол, Гэри все время говорит, что тут весь «Сити» можно разместить. Огромный, в полстены, телевизор сейчас выключен, сидеть на диване странно. Словно не хватает чего-то.

– Хочешь воды? – заставляет подпрыгнуть голос Леона.

– А? Нет, спасибо. Я в порядке.

– Ложь.

Леон все же ставит перед ним стакан воды и опускается на диван рядом. Его взгляд цепко ощупывает лицо Джека.

– Ты когда в последний раз ел?

– Мамуль, у меня все хорошо, – ухмыляется Джек, – не волнуйся.

– Хватит. Ты выглядишь как кусок говна, – спокойно выносит вердикт тот.

– Ты тоже, знаешь ли, не красавчик.

– Джек. – Голос Леона становится строгим. Ой, он такая задница в эти моменты. – Я вижу, что-то произошло. Когда ты в последний раз ел и пил?

– В пятницу, – резко отвечает Джек и тянется за стаканом. – Вот, пью. Все? Допрос окончен?

– Сделаю тебе тосты.

– Я не голоден.

– Да мне насрать.

Леон поднимается и уходит на кухню. И вот чего он доебался, как Тэтчер до социализма? Сначала бабушка – ну она понятно, – теперь этот. Накормить его собрался, будто ребенка.

– Вот, – возвращается тот с тарелкой, на которой лежат два тоста с джемом, – и пей воду. Я еще принесу.

– Я к тебе вроде как поработать ехал.

– Ты себя в зеркало видел? Волосы дыбом, глаза красные, с темными кругами. Щеки впали. Ты сейчас больше похож на смерть, чем на моего брата. Ешь.

– Ну маму-уль, – кривится Джек.

– Заткнись и ешь.

Ему ничего не остается, как повиноваться. Джек давно знает, что Леон любит командовать, но он же вроде не его девчонка. А сейчас кажется, если он не начнет жевать чертов тост, в ход пойдет плетка.

К таким экспериментам в постели Джек пока не готов. Тем более не с Леоном.

Они сидят молча. Леон наблюдает, как неторопливо исчезают тосты. Странно, но так даже спокойнее: стоит желудку почувствовать еду, тот сразу вспоминает, что не видел ее с пятницы. Вода тоже исчезает, но на месте пустого стакана быстро появляется новый.

Страшно, что Леон начнет расспрашивать. Джек не против обо всем рассказать – тот только счастлив будет, – но слишком рано. Не получится поговорить спокойно, не сорваться на слезы, не пережить все заново.

– Чаю? – спрашивает Леон.

Джек кивает. Он как раз дожевывает последний тост. Возмущение желудка понемногу утихает, но чай придется в самый раз.

Вот почему Леона любят девчонки: его агрессивная забота поначалу пугает до остановки сердца, но потом, наоборот, успокаивает. Есть в этом странный комфорт: просто пожевать тост в тишине, глотнуть горячего чая с молоком. Правильного, как дома делают.

– Это у тебя не из-за работы, да? – Леон поправляет очки и садится поудобнее.

Черт. Начинается.

– Нет, братишка, я не буду рыдать из-за того, что Джанин на мои отчеты ядом капает.

– И с бабушкой все в порядке?

– Да. Сегодня разговаривали.

– Значит, это касается Флоренс.

– Почему сразу она? – Джек делает еще глоток чая. – Может, я в Джанин влюбился.

Леон заходится кашлем, подавившись собственным смехом. Он выставляет руку вперед, показывая, что его не нужно трогать, но Джек и не собирался. Он поджимает под себя ноги, откидывается на спинку дивана и пьет чай, наслаждаясь мгновенной кармой.

– Что… произошло? – постепенно успокаивается Леон.