Кивнув в ответ, Флоренс пересекает зал и открывает служебную дверь. Первое, что бросается ей в глаза, – идеальный порядок у входа. Там уже год не было чисто – намного легче быстренько сложить что-то у дверей, вдруг скоро понадобится, а потом… В общем, оно не настолько готово понадобиться.

– Флоренс? – выглядывает из-за стеллажа Моника. – Привет. Спасибо, что приехала.

– Когда ты успела убраться?

– Вчера утром, – та пожимает плечами, – зашла и поняла, что сюда уже сложно заходить. Надеюсь, ты не против?

– Я обещала себе дойти до хранения примерно раз в неделю, – отвечает Флоренс. – Так что я не просто не против. Я в восторге.

Сделать Монику управляющей было лучшим решением, которое она принимала за четыре года существования галереи. Флоренс снова мысленно благодарит Гэри: если бы он не твердил это так долго, она, наверное, до сих пор сомневалась бы.

– Я бы еще ремонт кое-где предложила, – продолжает Моника. – Если Грег, конечно, не против.

– Думаю, теперь мы можем его не спрашивать.

– Но мы же в аренде… Или у вас особые условия?

– Вчера я выкупила у него помещение. Теперь это моя галерея, от пола до потолка, – с теплым, разливающимся в душе удовольствием произносит она.

Моника застывает с открытым ртом, но быстро приходит в себя и бросается обнимать Флоренс.

– С ума сойти! – выпаливает она. – Это теперь все твое? Почему мы до сих пор не отметили?

Вранье о покупке галереи почему-то ложится на язык легко и непринужденно, будто это действительно ее деньги. С другой стороны, раз уж этот бизнес задумывался как подарок, пусть им и будет. Флоренс четыре года отсюда не вылезала, чтобы превратить безумную затею в стабильную прибыль. Этого уже достаточно. Вспоминается напутствие Джека в Париже: не сметь принимать свой успех за чужой.

Пусть в глазах общества все выглядит так, как задумал Грег. Типичная история про американскую мечту – много работать, чтобы сколотить капитал, и присыпать это все щепоткой удачи. Совесть молчит, как пленный на допросе, и даже если поднимет голову, Флоренс знает, чем ее заткнуть.

Она не украла свою галерею. Манчестерские братья привезли в Нью-Йорк деньги, вырученные с угнанных машин? Ничего, никто их не осуждает, достойные члены общества. Вряд ли сами Эвинги приумножили свой капитал исключительно честным путем. Да, Флоренс получила помещение в подарок. Но все остальное – социальный багаж, имя, контракты, даже чертово оборудование – это ее тяжелый труд.

– Еще успеем, – обещает она, когда Моника наконец выпускает ее из объятий. – Расскажешь, с чем у тебя возникли проблемы?

– Ты выкупила галерею, – эхом все еще повторяет та, но тут же переключается. – Бен Дженкинс. Вот его наброски для экспликации. Я бы предпочла, чтобы текст был готовым, но ладно.

Она снимает бумагу, в которую упакованы картины.

– А вот и сами работы. И знаешь… Что-то не так. С «Давай попробуем» мне все понятно, тут текст и изображение примерно совпадают.

Моника наклоняется и берет в руки другую работу, которую Флоренс не узнает: она точно это не выбирала. Чистые цвета, до подозрительного знакомая подборка, и абстракция, которая одновременно и похожа, и не похожа на то, что она смотрела у Бена.

Но все же смутное ощущение словно чешет позвоночник изнутри: Флоренс где-то это видела. Но точно не в мастерской – она бы запомнила. Она отлично запоминает работы.

– Я никак не могу понять: текст странный. И такое ощущение, что… не знаю, как описать. Что-то не сходится.

– Я ее не выбирала, – отвечает Флоренс.

– Еще лучше. – Моника откладывает картину. – Бена я тоже вызвала, скоро будет. Пусть он нам и объяснит.

У нее возникает куча вопросов о покупке галереи, и Флоренс практикует легенду. Все срабатывает идеально: Грег успел придумать очень правдоподобную историю, так что поверить в нее несложно. Жаль, настоящую никому не рассказать. Хотя Бри и Палома точно будут знать. И еще Джек, если, конечно, ответит на сообщение.

– Мисс Мендоса? – в хранение протискивается Бен. – Мисс Дантон? Что-то случилось?

Флоренс делает глубокий вдох, чтобы не размазать его по стенке.

– Когда я была у тебя в мастерской, то выбрала определенные работы, – со всем спокойствием, на какое способна, произносит она. – А вот эту я не выбирала.

– Это лучшее, что у меня есть, – отвечает Бен.

Кого вообще волнует, что он считает лучшим у себя? Флоренс прикрывает глаза на секунду: чертовы дети. Нытье и самосаботаж, смешанные со святой уверенностью, будто они уже знают разницу между хорошо и плохо.