Того разбирает смех, который тут же передается и ей. Да, ему многое пришлось пережить, и он прав: «Искусство на возвышенности» было великолепным. Наверное, смерть детища сделала его ожесточенным и мстительным, поэтому нынешние статьи больше похожи на брюзжание старика. Но Флоренс может понять: отними у нее кто галерею – она бы и не то сделала.

– Не фантазируй обо мне и Эвинге, – предупреждает Уэбер, – это зрелище только для настоящих ценителей.

– Постараюсь, – улыбается Флоренс.

Когда они расходятся, на душе почему-то тепло: словно первый краешек топора войны оказывается в земле. Она раньше не думала об Уэбере как об обычном человеке. Это всегда были злые слова на экране и унизительные нравоучения во время случайных встреч.

Потерять свое дело… Это ведь могло ждать и ее саму. Флоренс зябко поводит плечами, заходя в галерею: отец Грега оказался еще большим уродом, чем она представляла. Сколько раз проклинала его за то, что поставил сына перед выбором, но это было лишь каплей в море.

И как же все-таки хорошо, что она больше не имеет отношения к Эвингам. Чем дальше от старых семей, тем лучше.

– Он тебя не съел? – Моника встревоженно выглядывает из зала.

– Нет, даже наоборот. Потом расскажу.

Входная дверь приоткрывается, впуская посетителей, и Моника щурит глаза и тихо произносит: «Ирма!» Та мгновенно выпрямляется и выходит их встречать.

Лучшее решение в жизни.

Флоренс скрывается у себя в кабинете: сегодня ей на самом деле нечего делать. Можно разобрать заявки, конечно, но после Бена настроение общаться с молодыми художниками испаряется. Точно, телефон: Джек перезванивал ей, как раз пока она пила кофе с Уэбером. Черт, почему они никак не могут пересечься?

Написать сообщение? Будет выглядеть глупо. Ей так много нужно ему рассказать, и это не укладывается в короткий формат. К тому же она снова может быть не вовремя. Господи, что за нерешительность? Просто позвонить. Не письмо же ему писать, хотя… Джек немного старомоден, да и тема вполне подходящая.

Телефон взрывается звонком, заставляя подпрыгнуть. От имени на экране внутри холодеет: Грег. Что ему нужно? Боже, лишь бы он не передумал насчет галереи – она этого не переживет. После рассказа Уэбера…

– Привет, – решительно отвечает она, готовая ко всему.

– Все в порядке? Вижу твою машину на парковке, ты на работе?

– Все хорошо, – перечисляет она, – я на работе, а машина, да, на парковке.

– Нью-Йорк уже бурлит деталями нашей сделки.

– Ты постарался?

– Конечно. Официально мы хотели провернуть дело тихо, но Митчелл, гад такой, всем рассказал.

– Как Бонни отреагировала?

– Бонни… – Его голос тускнеет. – Она рада за тебя. Флоренс, я сейчас один в офис иду. Поднимешься со мной?

– Грег, мы столько раз обсуждали репутацию.

– Мне очень нужно с тобой поговорить. Давай считать, что мы празднуем сделку?

– Хорошо, – соглашается она.

В конце концов, Флоренс ему обязана из-за этого решения. Даже если ей и не нравится идея, одна встреча не должна стать критичной.

На парковке пусто, но она все равно волнуется – не хочется сейчас лишних прохожих. Грег стоит у своего персонального лифта и улыбается, оглядывая ее с ног до головы.

– Как себя чувствует владелица трех тысяч квадратных футов в центре Манхэттена?

– Очень властно, – приосанивается Флоренс. – Ко мне приходил Уэбер.

– Надеюсь, умолять о прощении и валяться в ногах.

– Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но мы на самом деле здорово поговорили. Кажется, он хочет зарыть топор войны.

Двери лифта открываются, и Грег кивает, приглашая ее войти.

– Если бы я знал, что он отстанет, как только я избавлюсь от помещения, продал бы тебе его три года назад, – произносит он.

Тогда она бы не смогла сказать, что накопила денег. Да и не была готова к такому счастью. Флоренс вдруг пронзает осознанием: все происходит удивительно вовремя. Именно сейчас ей не нужны поддержка и страховка в виде Грега или Гэри: она может самостоятельно вести бизнес. И понять Уэбера. И разделить управление.

Как будто вселенная ждала, пока Флоренс вырастет, чтобы дать ей то, о чем она мечтала.

В кабинете Грег отодвигает для нее кресло и достает из шкафа бутылку вина.

– Шабли, – сообщает он, – наше праздничное вино.

– Ты говорил, что времена шабли прошли, – грустно улыбается Флоренс.

– Может, ошибался?

Грег открывает бутылку, разливает вино и подходит к ней, присаживаясь на край своего стола. Протягивает Флоренс бокал, внимательно смотрит в глаза.

Становится по-старому тепло, будто она вернулась на четыре года назад, но одновременно с этим – неуютно. Грег пробуждает в ней ностальгию, но намеренно ли?