Все черные подозрения опять вернулись, несмотря на то что его монета была при нем. А вдруг у него их было две? Да и вообще монета ничего не доказывала и не объясняла. Подписав все нужные бумаги, они вышли на крыльцо. Женя остановилась, задрав голову к серому, мрачному, очень январскому небу.

– Евгения Алексеевна, клянусь маминым здоровьем, что я не убивал Ренату и вообще ее не видел, – начал Гордеев. – Мне очень важно, чтобы вы мне поверили.

– Вера не имеет отношения к юриспруденции, – сказала Женя сухо. – Я – ваш адвокат и должна вас защищать, даже если вы виновны. Просто для эффективности мне нужно знать, что именно произошло.

– Я не знаю, что произошло, потому что в квартире не был, – с нажимом повторил Гордеев. – Зато я точно знаю одно. Ренату убили тем же самым способом, которым двадцать два года назад убили моего деда. И сделал это один человек. Я его найду.

Слова вырвались еще до того, как Александр успел их осознать, но после того, как он их произнес, наступила полная ясность и в мыслях, и в чувствах. Ну да. Двадцать два года Александр Гордеев гнал от себя мысль, что внезапная смерть деда была результатом злого умысла, а не трагической случайностью. Дед обладал богатырским здоровьем, а потому не мог умереть от сердечного приступа. Вот просто не мог, и все.

Лежа без сна в ночной темноте на своей холостяцкой кровати, Александр закрыл глаза и представил деда таким, каким его помнил: высокий, крепкий, без грамма лишнего жира благодаря регулярной физкультуре, седой человек с открытым благородным лицом. В свои шестьдесят пять он легко выполнял все нормы ГТО, которые восемнадцатилетнему Сашке было сдать трудновато, а деду ни капельки.

Александр Васильевич вел здоровый образ жизни: не ел жареного мяса, старался соблюдать низкоуглеводную диету, практически не употреблял алкоголь, позволяя себе один стакан виски субботним вечером у камина. Разумеется, не курил, много времени проводил на свежем воздухе, благо работа этому способствовала, перед сном обязательно разгадывал один кроссворд и ложился спать не позднее одиннадцати часов вечера.

У него было отменное здоровье. Он даже насморк подцеплял не чаще одного раза в три года, и сердечный приступ не вязался с ним никак, заставляя думать, что все случившееся сон, дурная шутка, незадавшийся розыгрыш. Вот только могила на кладбище, выстланная ельником, была всамделишной. Как и пустота, поселившаяся в дедовом доме, а еще, пожалуй, в душе.

Смерть деда стала вторым ударом, последовавшим слишком скоро после гибели отца. Саша Гордеев-младший в одночасье стал не то что старшим, а единственным мужчиной в семье и теперь единолично отвечал за мать, ослабевшую и растерявшуюся от свалившегося на нее горя. Он должен был выстоять и справиться, чтобы не посрамить память отца и деда. Он выстоял и справился, и только одному богу известно, чего ему это стоило.

Сегодня Александр Петрович Гордеев твердо стоял на собственных ногах, трезво смотрел на мир, характер имел несгибаемый, волю – железную. Разжалобить его было трудно, обмануть – практически невозможно. Многие женщины обломали о него свои зубы и сточили когти, потому что он ценил свободу и независимость и не давал собой играть. Всю неразделенную любовь он по-прежнему отдавал матери, хотя и знал, что этому его самопожертвованию та вовсе не рада.

Мама мечтала о внуках. Хотела, чтобы ее единственный сын познал семейное счастье. Была готова пододвинуться, уступая место рядом с сыном другой женщине. Любой, лишь бы та его любила. Но Александру этого было мало, он втайне мечтал любить сам, хотя и был убежден, что с ним такого случиться не может. Не судьба. Не дано.

По-хорошему, сейчас ему нужно было сосредоточиться на работе. Макаров болел, а потому нерешенные проблемы требовали его, Александра, единоличного разбирательства. Однако голова отказывалась переключаться в рабочий режим. Сейчас было важнее понять, кто и за что убил Ренату. Способ ее убийства не оставлял сомнений в том, что этот же человек был виновен и в давней смерти деда. Вот только расследовать убийство двадцатидвухлетней давности было невозможно. А случившееся только что – вполне.

Его немного удивляло, что адвокат Волина сразу вызвалась ему помочь. Она вообще была немного чудная. Юрист, ворующая улики с места преступления. Этот ее поступок не укладывался у Гордеева в голове, потому что не вязался с обликом Волиной: чопорной, деловой, немного холодной. Такой она была в их первую встречу в ее офисе. Дома же Евгения выглядела совсем другой. Домашний костюм и отсутствие косметики делали ее мягче, женственнее, теплее, что ли.

Дома она совсем не походила на бездушную машину, цитирующую законы, она была живым человеком, точнее, женщиной. И, лежа в постели, Александр вдруг понял, что женщина эта вызывает в нем вполне плотские желания. Он даже охнул, осознав, что хочет Евгению Волину, о существовании которой еще несколько дней назад ничего не знал.

Возвращаясь от нее домой, он, как и обещал, перезвонил Макарову, чтобы сообщить, что Волина, несмотря на громкую фамилию, не является шпионкой. Услышав, что он и сам знаком с ней через семью младшего брата, Макаров крякнул с досады.

– Точно. Я и забыл, что пару раз видел ее у Женьки дома. Ты ж знаешь, для меня, кроме Лены, женщины не существуют. И процесс, который «Турмалин» выиграл у фирмы «ВолГА», я помню. Громкое было дело. И юристку эту помню тоже. Билась она тогда в суде, как лев, хотя и понимала, что без перспектив. Я еще тогда подумал, что ее поведение вызывает уважение. Так, значит, это она и есть.

– Да. И если бы она участвовала в каком-то хитроумном заговоре Волиных, то, скорее, подкатила бы к Женьке или к тебе, а не ко мне.