— Мне плевать, — оборвал его инквизитор. — Считай, это прямой приказ от Магистра Ковена. — Он развернулся и, поправив меч у поясеа, торопливо зашагал обратно. — За мной, — добавил он, и его подчиненные поспешили следом.

Теолрин начал было чувствовать облегчение — но затем понял, что не все так гладко. Никого не впускать и не выпускать... Демоны, это может выйти им боком. Хотя нет.

Это однозначно выйдет им боком.

Разве что...

— Эй, а что насчет нас? — решился Теолрин на последнюю авантюру, крикнув в спину уходящим инквизиторам, один из которых уже звал отряд с соседней части Заставы. Старший инквизитор, чуть замедлив шаг, повернул голову. — Мы-то хоть можем уехать? Вы ведь убедились, что мы не какие-то там... проходимцы.

Инквизитор нетерпеливо махнул рукой и что-то сказал — однако звук его потонул в звоне пересыпаемого из ящика в ящик стекла и ржании уставших стоять на одном месте лошадей. Когда инквизитор не стал повторять сказанное и продолжить двигаться в направлении ворот, Теолрин обернулся к сержанту.

— По-моему, — осторожно заметил Теолрин, отойдя от столба с листовками, — это было «да».

Сержант с усталым видом плюхнулся обратно в кресло.

— Заносчивые говнюки, — пробормотал он, уставившись куда-то в невидимую точку. Потом поднял взгляд на Теолрина. — А?

— Говорю, их старший дал добро, чтобы мы проехали, не дожидаясь их возвращения. Так что... — Теолрин сделал два шага к столу и потянулся к грамоте. — С вашего позволения?

Сержант покачал головой, но спорить не стал и влепил на грамоту печать. Теолрин выдохнул, а затем, обернувшись, увидел, как то же самое делает Джейл.

Однако, окончательно он выдохнул только тогда, когда их повозка выкатилась за пределы Заставы и, подскакивая на ухабах, начала путь по дороге, теряющейся в вечерних сумерках, опустившихся на Кельментанию.

Возможно, тех самых сумерках, в которых, если верить нововестникам, суждено возродиться новому миру. Лучшему миру.

Впрочем, в этом Теолрин пока что был не уверен.

В данный момент он был уверен только в том, что им нужно уносить ноги. Как можно быстрее. Как можно дальше — от Ковена, от Летающих, от площади, где казнили его мать.

От своего прошлого.

Клэйв всегда считал себя сильным человеком. Смелым человеком. Твердым. Волевым. Умеющим стоять на своем и не сгибаться.

Он был уверен, что в любой ситуации останется верен себе, своим принципам и идеалам. Что никто не сумеет повлиять на него — особенно физическими способами. И уж тем более что никто его не сломает.

Время, проведенное в подвалах инквизиции, убедило его в обратном.

Клэйв не знал, сколько прошло времени с тех пор, как его принесли сюда, в эту темную комнату где-то глубоко-глубоко под землей. В логово звенящих цепей, раскаленных прутьев, острозаточенных инструментов, зловеще посверкивающих в огнях жаровен... и вопросов — вопросов, что никогда не заканчивались. В обитель ужаса и боли. В самую настоящую преисподнюю, где ломалось не только тело, но и разум.

Клэйв застонал, пытаясь повернуться, чтобы принять чуть более удобное положение на своей металлической лежанке, бесцеремонно впивающейся в спину. Глупости. Он знал, что это не сработает, и это не сработало. Здесь не было и не могло быть никакого удобного положения — и те, кто придумывал все это, были прекрасно об этом осведомлены. Здесь было лишь отчаяние — и боль. Она то растекалась жгучими волнами по всему телу, то концентрировалась в отдельных точках и пылала там, словно тысячи солнц. Она преследовала его, точно навязчивая поклонница, не стихая ни на миг. Даже сейчас, когда он только-только проснулся, она тотчас же дала о себе знать.

Клэйв облизнул языком нижнюю губу, пересохшую, распухшую, покрытую коркой запекшейся крови. Он попытался вспомнить, откуда взялась именно эта кровь, и тут же пожалел о своем решении. Вереница образов проплыла перед ним, ясная, как солнечный день. Раскаленные добела железки, с шипением касающиеся его кожи; сдираемые щипцами ногти; зубы, в которые вонзались крохотные сверла и впивались в них, добираясь до корней... Одни лишь воспоминания обо всем этом заставляли тело Клэйва биться в конвульсиях.

Судя по ощущениям, прошла целая вечность с тех пор, как его начали пытать. Когда все кончится? Клэйв не знал. Голоса мужчин в масках по-прежнему задавали ему вопросы, в основном одни и те же. Заставляли его рассказывать все, что он помнил — и все, что начал забывать.

Конечно, он рассказывал — что еще ему оставалось? Это в сказочных балладах герои стоически выдерживают физическую боль, не говоря ни слова врагам, а в реальности... что ж, весь героизм заканчивается, когда ты чувствуешь запах обгорелой плоти. Собственной плоти. К тому же, Клэйв никогда не считал себя героем — пусть дураки забирают себе это прозвище. Поэтому он с самого начала прилежно отвечал на вопросы, раз за разом произнося избитые фразы, словно актер, играющий единственную роль. Однако инквизиторам было мало его чистосердечного признания. Они продолжали выпытывать из него всю подноготную, возможно, надеясь, что он расскажет им что-то, чего не знает сам.