Мы осторожно, шаг за шагом, продвигались внутри Хтони по петляющей меж стволами чудовищных деревьев тропинке. Я держался позади своего провожатого и разглядывал широченную спину этого странного орка — черного урука, шевелящиеся на его голове от порывов ветра косицы-дрэды и странный меч, похожий на кочергу, который пока что покоился на мощном плече. Наверное, этот орк впечатляющих статей и вправду мог утащить даже целый скелет белого дракона, если бы возникла такая необходимость. Действительно: Бахар Двухголовый был велик и страшен!

— На Балканах-то и без нас разберутся уже. После боя будет мир — это непреложная истина! И, главное, каким он будет, этот мир! А мы, орки — в целом и уруки — в частности, в мирной жизни не очень-то были сильны, пока наш пан-атаман не создал «Орду», — говорил Бахар, чутко прислушиваясь и присматриваясь. — Понимаешь, Пепеляев — из Орды выдачи нет! И принимают — всех! Тролля, эльфа, кхазада… Конечно — основа, становой хребет — это мы, орки. Атаман и сам — наш брат-урук, пусть и полукровка. Судит по делам и говорит: «Какая разница, какого цвета кошка, если она ловит мышей?» Кто-то шаурму крутит, другой — головы отрубает, третий фудтраки чинит…

Прямо какой-то орочий Дэн Сяопин у них там за атамана! Очень, очень подозрительно… Слишком много в этом мире параллелей с нашим, даже в плане фольклора и вот таких вот поговорок. Может быть, я не один такой иномирянин-попаданец?

— И что, всё так благостно? — уточнил я. — Прямо орочий рай на земле? Свобода, равенство и братство?

— Гы-гы-гы! Свобода, равенство и братство? Не-е-е-ет, скорее стыдоба, варварство и бляцтво, чтоб меня! — этот странный орк с видимым удовольствием захохотал, запрокинув голову. А потом сообразил, где находится, огляделся настороженно и закончил: — Сказал тоже — рай! В раю не проводят децимацию и не бьют очень больно по роже. Но жрачка у нас да-а-а, очень классная, и мужики, и девчонки — огонь! С такими хоть в рай, хоть в ад… Но тебе в Орде не понравится, — в конце своего спича припечатал он.

— Это почему? — даже немного обиделся я.

— Потому что нет в тебе воинского духа. Ты в Хтонь без оружия пошел, и вообще, слабоумие и отвага — это точно не про тебя. Сразу видно — ты сильно хитрожопый и продуманный. А у нас всё от сердца идет, по наитию! Ну, по крайней мере, большая часть всего.

Мне в принципе не улыбалось вступать в какую-то орочью ЧВК, пусть и явно сотрудничающую с госструктурами. Да и вообще — орочий инструктаж перед походом в Хтонь звучал примерно так: «Шо, ссышь, Пепеляев? Ну, правильно делаешь. Пшли!» И оружия мне никакого не предлагалось! Но поразглагольствовать было можно. В конце концов, путь так проходит веселее… Так что я поддержал беседу:

— А! В этом смысле? Да, да. Я не из тех, кто предпочитает иметь дело с последствиями своих действий, а не с последствиями своего бездействия. Я наоборот: лучше буду умным, чем опытным. Но атаман ваш, похоже, выдающаяся личность, да? — деревья, кажется, шевелились и перешептывались уже совсем в открытую, некоторые из них начали даже с чавканьем вынимать корни из земли, как будто готовясь к рывку…

— Атаман у нас — великий и ужасный! — покивал орк. — Ему респект и уважуха, многогранный мужик. Молодой правда, моложе тебя, но этот недостаток быстро проходит… Или не проходит — если убьют до этого! А нас сейчас будут убивать, кстати. Так что шире шаг! — и ускорился, перейдя на тяжкую трусцу.

Ну, и я за ним, в своих полуботиночках.

Честно говоря, я купился на уверенность сыскарей. Для них мой статус нулевки был чем-то вроде священной коровы. Даже и речи не зашло с их стороны, чтобы дать мне какую-то защиту, бронежилет хотя бы там, или переодеть в несгораемый комбез, как у Прутковой. Об оружии и вовсе никто не заикнулся. Рикович почему-то часто трогал свой висок, морщился и качал головой, беззвучном матерясь. Мелькнула у меня мысль, что он тоже какой-нибудь маг из редкой породы. Может, прощупывает меня по-своему, и ничего у него не получается, так что моя нулевочность ему как кость в горле. Однако от этой догадки мне было ни горячо, ни холодно. Пусть щупает, если ему так хочется.

Так что я чувствовал себя в Мнемозинской Хтони, как Пьер Безухов на Бородинском поле. Все вокруг при деле, вооружённые, воинственные и серьезные, один я — человек Божий, обшит кожей. Болтаюсь, как дерьмо в проруби, и понятия не имею, что делать. Вот и теперь — сверху спикировал коптер, врезался в одно из совсем обнаглевших деревьев и взорвался, разбрызгивая горючую смесь — что-то вроде напалма, которая впилась в древесную плоть и горела жарким пламенем, причиняя хищному растению серьёзные страдания.

— Бегом, бегом! — Бахар топотал, как стадо слонов, и несся вперёд с решительностью парового локомотива. — Держись за моей спиной. Твоя задача — заполучить копье, моя — все остальное!

Беспилотники прикрывали нас плотно. Целый их рой висел над нашими головами, и то одна, то другая железная пташка срывалась в самоубийственную атаку, врезалась в выпрыгивающее на тропу дерево — и вспыхивал новый очаг пожара. Вообще это было похоже на ночной кошмар: бежать в совершенно неуместных брюках, рубашке и полуботинках по ожившему лесу, полному страшных деревьев, которые тянут свои кривые цепкие ветви и корни к нам, и пытаются нас догнать, и чувствовать кожей горячие потоки воздуха от разгорающегося пламени и ударные волны от близких взрывов. Хотелось проснуться, протереть глаза и спросить невесть у кого: «Ну и что за дребедень мне снится?»