– Я сама доеду.

– Нет.

Он отказывает мне спокойно, без напряжения и наезда. И во взгляде, устремленном на меня поверх кружки с кофе, нет даже намека на сомнение. Что послушаюсь. Его нельзя не послушаться.

Я встаю с разворошенной кровати, тщательно драпируюсь простынью, прохожу в кухню-гостиную, стараясь держаться прямо под внимательным жестким взглядом.

Возможно, Иван все сделал для того, чтоб я пришла к нему этой ночью. Возможно, он уже распланировал наше с ним дальнейшее… общение. И, вероятно, мне куда легче сейчас просто подчиниться, пустить все на волю судьбы и этого властного серьезного мужчины. Он ведь способен решить все мои проблемы. Стоит лишь позволить. Так легко позволить.

Но за эти месяцы одинокого противостояния судьбе, не совсем удачного, того самого, которое запросто поглощает слабых, я поняла одну простую вещь: больше никогда я не буду ничего пускать на самотек. Не буду бездумно подчиняться мужчине. Не буду слепнуть от счастья. Потому что в темноте прячутся чудовища. И они с огромной радостью жрут тех, кто остается без поддержки и защиты. Сегодня Иван меня решил защитить. А завтра?

Да и защита ли это? Или новая клетка?

Так смешно: я когда-то читала о женщинах, которых берут в плен, заставляют делать то, чего хочет их повелитель. И мне казалось, что это все – средневековая дикость, что такого никогда не случится со мной, да и с любой нормальной, образованной, думающей женщиной. И не замечала, как все эти годы так или иначе я тоже жила в такой вот клетке.

Делала все, чего хотел Сева, не задумывалась, откуда у него взялись деньги на открытие бизнеса, куда он ездил “по работе”. Почему не хотел детей. У меня даже мысли не возникало не доверять ему. Любовь слепа.

И я была слепой.

А сейчас… Сейчас я вспоминаю все, что было до трагедии. И в голове возникают все нестыковки, все странные слова, поведение, которое не казалось в тот момент странным. Которому находилось оправдание. Ведь так легко оправдать того, кого любишь, да?

И сейчас тоже может быть легко. А потом? Как мне будет потом?

Мои мысли отдают паранойей, но с некотогрых пор мне лучше паранойить, чем дуреть от любви.

– Я поеду одна, – говорю я, твердо глядя в глаза Ивана, – это мой муж, мне с ним и говорить. Про тебя не скажу.

– Я скажу, – усмехается Иван, и эта усмешка, словно трещина, прорезавшая монолит, странная, не затрагивающая глаз, – он все равно узнает. Когда ты переедешь ко мне.

– Я не перееду, – слова даются неожиданно легко. Я ждала такого и заранее понимала, что отвечу.

– Вот как? – Иван ставит кружку на стол и мягко двигается в мою сторону, – почему?

Сжимаю сильнее простынь у груди, но взгляда не отвожу.

Иван похож на хищника сейчас, даже больше, чем сегодня ночью. Подкрадывается к добыче, мышцы на руках бугрятся в неосознанном напряжении. Взгляд холодный, словно в прицел смотрит. Охотник.

Надоело быть добычей.

– Ты ведь узнал Маше давно? – не двигаюсь с места, не провоцирую. Словами бью. Это вернее.

И, судя по тому, что хищник тормозит, оглядывая меня с ног до головы и невольно раздувая ноздри, удары попадают в цель.

Права я, значит. Боже, как я устала от этих мужчин! От их непоколебимой уверенности, что только они знают, как лучше. Для меня!

– И про то, куда делись деньги, да? – продолжаю я, – куда делись кредиторы, Иван? Я теперь должна тебе, да?

– Ты ничего не должна, – говорит он после небольшой паузы. И делает еще шаг. Крохотный. Даже не шаг, маленькое движение навстречу. – Я с Севкой сам разберусь.

– Вот как? – я все же не выдерживаю, очень уж он довлеющий, и огнем от его голой груди пышет, дышать тяжело становится. Делаю шаг в сторону и сажусь в кресло, боясь, что упаду.

Иван отслеживает мои перемещения, чуть щурит глаза, не двигаясь больше с места.

Вскидываю подбородок, зеркалю его неосознанно:

– Когда узнал, Иван?

Он пару секунд молчит, видимо, решая, что делать: говорить или прекратить все. Любым способом. Это способ легко отслеживается в невольном взгляде на разворошенную кровать. Меня продирает дрожью. Он может это сделать, да. И делал сегодня ночью не раз.

Я подчинюсь. Опять. Но надолго ли?

Иван, похоже, тоже просчитывает ситуацию, а потом со вздохом засовывает кулаки в карманы спортивных штанов, опирается бедрами на столешницу.

– Практически сразу, – выдыхает он, изучая мою реакцию на свои слова. И продолжает, так и не дождавшись ничего вразумительного. – У Матвея… Связи в структурах. Отец. Пробили сразу по кредиторам. И всем заплатили.

“Заплатили” в его интонации как-то неправильно звучит, но я решаю не заострять. Потом.

– А про Машу?

– Тогда же, – он тянется к пачке сигарет, щелкает зажигалкой, выдыхает дым, – по банковским операциям отследили, там сложности нет. Севка думал, что зачистил, но…