Перетрясаю вещи дрожащими руками. И сердце замирает, когда нахожу… Еще один телефон!

Смотрю на темный экран, сжимая гаджет крепче, чем это необходимо. Я этого боялась. И думала об этом. И теперь все не могу решиться на следующий шаг. Кажется, что от одного моего неверного движения весь мир рухнет. Хотя… Он и так рухнул же…

Прикладываю палец мужа к сенсору, и экран оживает.

Иду в другую комнату, сажусь на кровать… И с замиранием сердца открываю книгу звонков и переписку…

Читаю. Смотрю. Листаю фотогалерею.

И растерянно роняю ладонь с телефоном на колени, умирая окончательно внутри.

Ничего нет, ничего. Никаких эмоций, никаких чувств. Только сторонее, какое-то дурацкое удивление.

Надо же, какая счастливая жизнь была у моего мужа… Не со мной.

Маша на фотографиях выглядит еще моложе. Во сколько он с ней познакомился? Ей хоть восемнадцать было на тот момент?

Снова поднимаю телефон, изучаю уже спокойней, отстраненней.

Переписку пролистываю, не вчитываясь, просто вылавливая какие-то детали, слова “любимый”, “хочу тебя”, “потерпи” и прочее…

Дойдя до фотографии двух счастливых людей, позирующих на фоне Останкинской башни в кабинке Солнца Москвы, отбрасываю телефон в сторону.

Тупо смотрю перед собой, не думая ни о чем, оглушенная и пустая. Совсем пустая.

У него была счастливая полная жизнь… И она продолжается. Такая же счастливая. И полная. Фотка с Солнца Москвы летняя. Да, он же, помнится, в командировку ездил…

Мне становится плохо, тошно, живот схватывает спазмами. Бегу в туалет, хватаюсь за раковину. Тошнит.

Потом долго полощу рот, смотрю в зеркало, не узнавая себя. Кто эта потерянная, серолицая женщина в зеркале? Где я?

Где я осталась?

Там, в летнем дне, уверенная, что у меня все отлично, что меня любят?

Словно сомнамбула, иду мимо сладко спящего Севы в сторону кухни, пью воду, щурясь на неубранную посуду в мойке.

Вся моя жизнь внезапно оказалась ложью.

Все мои планы, все мысли – пустое. Никому не нужное.

Сердце щемит.

Даже когда Сева был не в себе, я не чувствовала себя настолько плохо, хотя искренне считала, что хуже быть не может.

Оказалось, что ошибалась.

Оглядываю свою кухню, вполне уютную, я старалась сделать нам с мужем тепло в ней. Все эти занавесочки, сочетание цветов и стилей, красивая посуда, бытовая техника в тон.

Я думала, что стараюсь для нас обоих.

Оказалось, что моему Севе мои старания не интересны. Или стали неинтересны.

Я не хочу сейчас думать, что в его поведении уже после избиения было ложью. Сколько именно там было лжи.

Верно только одно: Сева прекрасно помнит про кредит, и про то, куда дел деньги. На новую семью потратил.

И, пока я убивалась на работе, пока переживала самые страшные моменты в своей жизни, общалась с коллекторами, полицией, терпела домогательства грубых мужчин, погружалась в полную, чернующую беспросветность, его Маша спокойно жила себе в купленной на мои в том числе деньги квартире, ни о чем особо не переживая, беспрекословно веря своему любимому мужчине. Нашему с ней общему мужчине.

Я всеми силами тянула Севу вверх, к выздоровлению, экономила на всем, теряла веру, отчаивалась, находила в себе энергию жить дальше…

А она просто ждала. И в итоге дождалась!

Севу подняли на ноги мы с Иваном, а Маша просто волнуется, что мой муж не отвечает на ее звонки сразу…

Боже, какой бред!

“…как знать, что вас ждет за поворотом… Возможно, что-то новое, то, что даст вам силы для дальнейшей борьбы…”, – так, кажется, говорила та женщина из парка?

Я тогда не поверила, а меня реально ждало за поворотом новое.

И вот снова что-то ждет…

Или кто-то…

Я торопливо ставлю чашку на стол, подхожу к окну и замираю.

Огромный черный джип стоит на своем месте, в самом начале двра, так, что рассмотреть его можно, только если точно знать, куда именно направлять взгляд.

Я знаю.

Оглядываюсь на дверь комнаты, в которой спит безмятежным сном мой муж, мой любимый, с таким трудом отвоеванный у болезни.

Смотрю, смотрю…

А затем иду в прихожую, накидываю прямо на пижамку пуховик, всовываю ноги в дутики и выбегаю прочь из дома, который оказался бутафорией.

40

К машине, вблизи кажущейся еще больше и монументальней, подхожу с неистово бьющимся сердцем. Нервно тереблю ворот пуховика, переминаюсь с ноги на ногу, смотрю в тонированные стекла пассажирского места.